– Но зачем жёг берёзовый лист, а говорил мне про корень черноцвета?

– Ты помнишь, откуда ты сюда свалился? Мне надо было сказать: сиди смирно, я начинаю своё чародейство? И ты бы мне поверил? Это здешние люди прозрачны для меня, да и то - сколько надо умения, чтобы малость притуманить. А ты, пришелец (Бод сказал: "проходимец") из дальнего-далека, уже не такой человек. Вы закрыты, как амбар на добрый замок. Разум ваш самостоятелен и допускает только то, что сам находит нужным. Потому и устроил я представление с дымом. В силу волшебного корня ты почему-то поверил сразу.

И Бод спросил, продолжая разговор:

– Скажи, много ли речей ты слышишь каждый день?

Мне не пришлось долго думать:

– Слова звучат вокруг нас постоянно, не замолкая ни днём, ни ночью.

– И какие это речи?

– В основном, нам что-то советуют или что-то навязывают. Иногда нас пытаются развлечь или рассмешить. Да, ещё обожают сообщать о бедах всего мира. (Я даже не думал вдаваться в бесполезные объяснения принципов работы электроники и телевидения).

– А вы?

– Не относимся к этому серьёзно. Я нередко закрываю уши вот этими штуками.
– Я показал наушники.

– Занятно...
– задумчиво протянул Бод, - вы не верите тому, что говорят, или просто не хотите слушать?

Я немного подумал, и решил, что буду прав, если отвечу утвердительно.

– Невозможно принимать сердцем и умом всё, что звучит. Приходится отгораживаться.

– Вот и я так подумал, когда увидел тебя. Ты закрыт для внешнего. Пришлось мне схитрить. И как ты думаешь, хлопец, что будет с людьми дальше?

Я понял, что он имеет в виду. Кто знает, способен ли был я ответить на столь философский вопрос сутки назад, но сейчас одна догадка возникла в мозгу. И я постарался изложить свою мысль:

– В моём времени многие люди занимаются тем, что, не участвуя в заботах этого мира, создают свои миры и пишут о них, или показывают их другим людям, как вам иконописец показывает на иконе другую, высшую, неведомую человеку Явь, как батлейщик показывает движущиеся фигуры в ящике.

– Иконы не все понимают.

– У нас люди научились делать Явь очень убедительной: придуманные люди и нелюди ходят, живут, любят друг друга, но чаще - убивают.

– Убивают? Это в придуманном-то мире?!

– И помногу. Разрушают целые города, страны. Воспевают новое оружие, льются реки крови. В последнее время в выдуманной Яви много чародействуют.

– Светло чародействуют?

– Чаще всего, наоборот. В их выдумках волшебники тоже борются за власть и уничтожают друг друга, - я вспомнил многочисленные истории о Гарри Потере, судьба которого когда-то сильно меня волновала. Мне самому тогда было лет двенадцать... И ещё подумал, что до сих пор слишком много времени тратил на просмотр всей этой чужой байды, отнимая у себя время, отпущенное на что-то настоящее...

– Невозможно!
– прикрыл глаза старик Бод. Зашептал:

– Не думал я, что так скоро люди допущены будут Творить....

Эх, рано! Что ПРОЯВЛЯЮТ они, будучи сами несовершенны? Создают Явь, в которой зло неистребимо? Люди веками спрашивали Господа: "Почему? И за что?". Оказывается, наш мир так же создан теми, кто сам несоверше....
– нет, остановись, глупец! Это слишком тёмная мысль. Неужто гордыня нашептала её? Нет, нет, я не прав! Я введён в заблуждение гостем, ум мой смущён. Лучше обмыслить это потом... если мне ещё отпущено время...."

Я молча ждал, пока старик погрузился в свои размышления.

Потом мы завтракали.

Как обещал, Бод предложил печёного сома; какое-то, видимо, льняное масло, в которое нужно было макать хлеб; огородную зелень и вдоволь холодной простокваши.

– Ведаешь ли ты, хлопец, что стало дальше с семьёй батлейщика?
– поинтересовался старик.

– Да, конечно. А чародей разве не знает?
– я удивился.

– Нет.

– Тогда откуда мог узнать я?

– Проявившееся записывается навечно. Ты прочитал через меня, а я - нет. Мог бы, если бы захотел, но это отнимает время и силы. А у тебя, видно, получилось легко. Поведай.

– Ну, - сказал я, и вдруг обнаружил, что перед мысленным взором разворачиваются, расходятся в разных направлениях пути-дороги - нити судеб людей, так или иначе пересекавшихся с чародеем.

Я подумал, смогу ли соврать старику, если спросит: дорога его родного сына Миколы оказалась несправедливо короткой... Я очень надеялся, что Бод не спросит об этом. Стараясь отвлечь мысли от возникшей картины - по тесной улочке пражские студенты, спеша и оглядываясь, уносят мёртвое тело молодого темнобрового парня, - усилием воли стирая это видение, я с готовностью последовал вдоль нити, ведущей в сердце Литвы, по пути Букавецких.