Пристроившись сзади к группе незнакомых воинов (судя по говору - северян), обсуждавших, весело гогоча, достоинства только что опробованных в деле греческих "кобылиц", Савмак и Фарзой вышли с постоялого двора на едва освещённую умирающей луной дорогу и через десять минут вернулись на Священное поле, где к этому времени пьяные разговоры и песни сменились доносившимся из каждого шатра богатырским храпом.

Проснувшись с первым проблеском утренней зари, Савмак тихонько, чтоб не разбудить сладко дрыхнувших рядом, накрывшись с головой кафтанами, Ариабата и Канита, натянул скифики, накинул на вышитую Мирсиной льняную рубаху кафтан и, осторожно переступая в полумраке через спящих, выбрался из отцовского шатра. Поёживаясь от предутренней осенней прохлады, он вполголоса поздоровался с отцом, задумчиво оглаживавшим двух привязанных к распоркам сбоку шатра коней.

– Что так рано встал?
– спросил вождь.

– Я уже выспался, отец. Мы с Фарзоем хотим проехаться вокруг города, поглядеть дорогу.

– Добро. Садись на моего Серого. Ворона проведи в поводу. Будешь поить, Ворону много не давай - только губы смочить и довольно.

Сполоснув лицо холодной водой из только что привезенного с реки 25-летним отцовым слугой Тиреем бурдюка, Савмак слазил в шатёр за сбруей, поясом и башлыком. Надев обшитый внутри заячьим мехом башлык, использовавшийся в походе также в качестве подушки, и стянув кафтан на тонкой талии поясом с подвешенным к нему оружием (только щит и копьё он, как и вчера, оставил в шатре), Савмак вернулся к коням. Ласково прогулявшись ладонью по тёплому лоснящемуся крупу, вогнутому хребту, выгнутой колесом шее и мускулистой груди своего Ворона, с тихим ржанием тыкавшегося приветно оскаленной мордой в плечо, шею и лицо хозяину, он отвязал коней, вставил удила в пасть светло-серому отцовскому мерину и легко запрыгнул ему на голую спину. Держа повод Ворона в правой руке, Савмак тронул шагом к соседям-хабеям.

Фарзой, проворочавшийся без сна полночи под впечатлением прогулки на постоялый двор, рассказа Скиргитиса и мечтаний о Мирсине, спал как убитый. Войдя в шатёр вождя Госона, Савмак едва его добудился.

Без лишней спешки одевшись, обувшись и умывшись, Фарзой по примеру Савмака сел охлюпкой на отцовского коня, а лучшего из имеющихся у хабеев скакуна - 10-летнего буланого мерина по кличке Гром, принадлежащего младшему Госону, - повёл на водопой в поводу. Пока выезжали из помалу пробуждавшегося стана на пустынную в этот час дорогу, невыспавшийся Фарзой успел раз десять смачно зевнуть. Затем минут за сорок, когда шагом, а когда лёгкой рысцой, они объехали против солнца столицу скифских царей, отлагая в памяти все особенности маршрута будущей скачки. При этом выяснилось, что не они одни такие умные: точно так же поступило большинство их будущих соперников из других племён.

Ещё вчера царским глашатаем было объявлено, что скачка стартует в полдень от развилки, ведущей с большака к гробнице Скилура и Западным городским воротам, и там же завершится. Победитель выберет себе в награду любого понравившегося коня из отборного царского табуна и, если сумеет укротить и объездить его, будет принят сразу десятником в войско сайев (разумеется, после того, как привезёт царю голову первого собственноручно убитого врага).

В назначенный час воинский стан вокруг ариевой скалы будто вымер. Тысячные толпы воинов, вперемешку с простонародьем, заняли все возвышенные места вдоль трассы будущей скачки. Особенно тесно они стояли на башнях и пряслах двойной южной стены, а также между самой стеною и густо обсаженными мальчишками каменными оградами южных пригородных усадеб, образуя живой коридор по обе стороны большой дороги от угловой юго-западной башни до спуска к верхней плотине. На самом краю пологой черепичной крыши постоялого двора выстроились в несколько рядов над дорогой, дрожа на задувавшем с близких гор холодном ветру в своих коротеньких хитонах, нисколько не скрывавших от похотливых взоров собравшейся внизу толпы их волнующих прелестей, три сотни греческих шлюх. Сам Сириск, его жёны, дети и внуки, почтенные греческие торговцы вином и женским телом, менялы и надсмотрщики, завернувшись в тёплые плащи, заняли удобную позицию на крыше западного крыла ксенона - в полусотне шагов от линии старта и финиша большой царской гонки.

Позабыв на время о соблазнительных греческих красотках и сосредоточив всё своё внимание на выстроившихся в ряд напротив царской гробницы 23-х всадниках (по одному от каждого племени и от сайев) и особенно на их конях, греки и скифы азартно бились об заклад (большинство - по мелочам, а иные - и по-крупному), пытаясь угадать будущего победителя.

Наездники, которым вожди доверили побороться за честь и славу племени, были все как один молодые, легковесные, не успевшие заматереть, обрасти, как кабаны, мясом и салом, сыновья либо племянники вождей. Все они, чтобы максимально облегчить ношу коня, восседали на голых конских спинах в одних штанах, лёгких скификах и тонких, пестро расшитых рубахах (каждое племя славилось своими, отличными от других узорами на одежде, рушниках, наволочках, коврах), без тяжёлых кафтанов, поясов с оружием и башлыков. Вожди - их отцы, тысячники сайев, старшие братья и племянники царя, восседали на разномастых, богато убранных конях за спиной Палака и державшего над ним колеблемый ветром бунчук Тинкаса около южной стены скилуровой гробницы - напротив линии старта.

И вот, наконец, долгожданный миг наступил!

Палак снял с головы свой обшитый рельефными золотыми пластинами по алой коже башлык и отдал его сидевшему справа от него на приметной пятнистой чёрно-белой кобыле молодому глашатаю Зариаку. Надев царский башлык на тупой конец копья, которое держал в правой руке, глашатай поднял его высоко над головой и поскакал рысцой вдоль выстроившихся справа от съезжей дороги участников скачки, кони которых, чувствуя волнение всадников, нетерпеливо звенели удилами, били копытами землю, всхрапывали и ржали, порываясь скорее сорваться с места. Выехав на большую дорогу, он с силой вонзил копьё в землю в самом центре перекрёстка.

– Парни! Тот из вас, кто вернёт башлык царю Палаку, будет сегодня пировать с царём и вождями!
– объявил Зариак напряжённо замершим на старте юношам высоким, звучным, как медная труба, голосом, далеко разнёсшимся над притихшей толпой.
– Приготовьтесь! Скачите на счёт "три"!

Зариак поднял над головой зажатую в правой руке плеть, на которую в тот же миг устремились все взоры.

– Р-раз!.. Два!!.. Три-и!!!

Плети 23-х участников скачки упали на крупы их коней одновременно с плетью глашатая. Как только были отпущены поводья, кони рванули с места бешеным намётом. Многотысячная толпа разразилась восторженными криками, женскими и детскими пронзительными визгами, ещё больше подгонявшими ошалелых коней, стремительной лавиной несущихся по неистово вопящему людскому коридору к речному обрыву.

Никто из участников скачки даже не думал отсиживаться за спинами других, приберегая силы коня для решительного рывка на финише. Все как один, пригнувшись к конским гривам, подгоняли своих скакунов свирепыми криками и без устали работали плетьми, стремясь с первых же скачков вырваться вперёд из опасной общей толчеи и умчаться в отрыв, не оставив ни малейшего шанса соперникам.

Как только участники гонки исчезли за углом постоялого двора, Палак развернул коня и бок о бок с бунчужным Тинкасом поскакал к Западным воротам. За ними тесной гурьбой устремились царевичи, тысячники и вожди. Повернув перед воротами направо, они пронеслись вскачь у подножья стены и остановили коней на краю обрыва около юго-восточной башни. Устремив взгляды горящих азартом глаз на раскинувшуюся далеко внизу речную долину, они увидели, что участники скачки уже скатились пыльным клубком к реке и устремились по узкому гребню плотины на правый берег, понеся при этом первые потери: троим не удалось удержаться на взмокших конских спинах на крутом извилистом спуске, а ещё двоих в общей толчее, где никто не хотел уступать сопернику дорогу, столкнули вместе с конями с узкой каменной насыпи в воду. Из оставшихся 18-ти, пятеро, летя во всю конскую прыть вдоль правого берега по пыльной дороге, сумели немного оторваться от остальных. Вождь Скилак с радостно забившимся сердцем узнал среди этой пятёрки савмакова Ворона.