30-летний Симах был сыном царя Скилура, прижитым от рабыни-эллинки, захваченной во время набега на тогда ещё херсонесскую Равнину. Проявив среди незаконнорожденных братьев наилучшие способности в освоении эллинского письма и счёта и имея к тому же прекрасную память, он был по велению царя оскоплён в подростковом возрасте, чтобы иметь возможность входить во всякое время по зову хозяина на женскую половину, сделавшись сперва помощником царского писца, а после того, как тот лет пять назад переселился на Небо, заняв его место. Был Симах весьма хорош собой: высок, худощав, белокож; узкое продолговатое лицо со следами недавних порезов вместо морщин, было обрамлено русыми волнистыми локонами, не успевшими ещё отрасти до прежней длины; умные зеленовато-карие глаза, унаследованные от отца, широко расставленные по бокам длинного тонкого прямого носа, зорко глядели из-под густых чёрных бровей; завершали портрет чувственные вишнёвые губы, узкие овальные скулы и круглый, безволосый, "бабий" подбородок.

– Симах, будь добр, сходи, разбуди царя, - попросил с порога Посидей, часто и шумно дышавший после быстрой ходьбы.

– А что случилось? К чему такая спешка?
– тонким детским голосом спросил царский писец, подняв удивлённо глаза с развёрнутого в руках толстого свитка на внезапно ворвавшегося гостя, и не подумав вставать со своего удобного мягкого кресла у противоположной стены.
– Прошу, присаживайся, почтенный Посидей, - указал он на кресло по другую сторону стоявшего справа от него краснолакового самшитового столика, с горевшей на нём высокой бронзовой трехфитильной лампой.
– Не хотелось бы понапрасну тревожить царя. Давай немного обождём - скоро он сам проснётся.

– Хорошо. Можно и обождать, - сказал Посидей, садясь в кресло.
– Но тогда ответ держать тебе.

– Да что случилось-то? Скажи толком!
– всерьёз обеспокоился Симах.

– Четверть часа назад в мой дом явился боспорский купец Полимед... В качестве посла от Перисада.

Аккуратно положив свиток на стол, Симах встал с кресла и поспешил на женскую половину. Взглянув из любопытства на кожаную бирку с названием, прикреплённую к торцу одного из чёрных эбеновых стержней, на которые был намотан свиток, Посидей хмыкнул: евнух интересовался рассуждениями Платона о государстве. Положив свиток на место, он встал и не спеша вернулся в Тронный зал.

Молодой царь оказался на удивление лёгок на подъём: не прошло и пяти минут, как он ворвался через заднюю дверь в Большой зал и стремительно подошёл к склонившему седую голову в почтительном (впрочем, не особо низком) поклоне Посидею. Палак так спешил за долгожданными новостями, что даже не захватил шапку и не подпоясался, - только набросил поверх белой, с красным узором, льняной рубахи и мягких малиновых шаровар алый суконный кафтан, обшитый по краям бегущими друг за дружкой золотыми оленями и волками. Сзади за царём едва поспевал Симах.

– Ну что, Главк наконец вернулся?
– не стал терять время на приветствия Палак.
– Симах сказал, он привёз Полимеда?

– Не совсем так, государь. Полимед приехал один. Точнее, в сопровождении десятка охранников-сатавков, - ответил Посидей, глядя прямо в глаза Палаку.
– Басилевс Перисад прислал его к тебе с поздравлениями и дарами. А Главк и сотня сайев задержаны в Пантикапее в обеспечение его безопасности.

– Ах, вот оно что!
– воскликнул Палак и, покосившись через плечо на навостривших уши стражей у дверей гинекея, добавил, понизив голос.
– Ну, пойдём, расскажешь подробнее.

И царь направился в хорошо знакомые Посидею, расположенные между Большой залой и покоями Симаха комнаты с красивой греческой мебелью, в зимнее ненастье бывшие жилищем и рабочим кабинетом Скилура, часто обсуждавшего там с доверенными советниками государственные дела. Теперь же они перешли в распоряжение нового царя, имевшего, как и все царевичи, в переднем дворце и собственные покои.

Сев на указанный плюхнувшимся в широкое мягкое кресло Палаком стул, Посидей рассказал, что менее получаса назад к нему неожиданно заявился купец Полимед, приехавший скрытно в простой скифской кибитке всего с десятью охранниками сатавками. Причём ехал он по размокшей от дождей дороге без спешки, добравшись из Пантикапея до Неаполя лишь на третий день. Первым делом Полимед показал Посидею привезенные от Перисада подарки: украшенную полутора десятками крупных самоцветов золотую корону для царя и четыре красивые золотые пекторали для его жён, и попросил у Посидея помощи в сохранении мира и прежнего доброго согласия между Скифией и Боспором.

– Так что, Перисад принял мои условия?
– спросил Палак, отведя глаза от пристального взгляда Посидея.

– Я не успел спросить об этом его посла, так как сразу поспешил сюда, - ответил старик.

– А ты сам как думаешь?

– Полагаю, он приехал торговаться... Государь, лучше немного уступить и покончить с этим по-доброму, не доводя дело до войны и кровопролития. Твой великий отец при желании мог бы покорить Херсонес и Боспор, но не стал этого делать, потому что хорошо понимал, как важно для скифов иметь эллинов друзьями и союзниками, а не врагами.

– Мой отец пятьдесят лет копил силы, и теперь их накоплено достаточно!

– Да, но этой силой следует пользоваться с мудрой осторожностью. Война - слишком опасное и дорогое удовольствие: ведь всё, что копилось годами и десятилетиями, по воле богов может быть потеряно за один день.

– Ха-ха! У меня под рукой пятьдесят тысяч великолепных конных воинов, жаждущих испить вражеской крови! Ведь из-за того, что мы долго ни с кем не воевали, многие не могут привести в дом жену! Все вожди и скептухи, всё войско там, на Священном поле ждёт и хочет войны. Никто не хочет мира!.. А ты что скажешь, Симах?
– обратился Палак к сидевшему слева на низеньком табурете с вощёной табличкой и резным костяным стилосом в руках секретарю.
– Смогут ли боспорцы противостоять нашему войску?