Когда моросившее нескончаемым стылым дождём небо немного посветлело и стало похожим на золу, из города подъехал обоз из полусотни прикрытых рогожами высокобортных телег со свежевыпеченным хлебом. Костры для готовки горячей пищи в это утро пришлось разводить в шатрах, где ещё минувшим днём были предусмотрительно припасены сухие дрова.

По пробуждавшемуся табору слонялось всё больше народу. Нужда выгоняла его обитателей из тёплых шатров под дождь, вынуждала разбредаться по окрестным полям и оврагам. Сотни молодых воинов поскакали к Пасиаку за водой, другие бегом несли от дороги в шатры корзины со сладко пахнущим хлебом и относили обратно к обозу пустые корзины.

Скилак велел одному из подвернувшихся под руку молодых воинов скакать на Сером на пастбище и пригнать сюда коней Ариабата, Савмака и Канита. Воин вернулся к шатру вождя с тремя конями (повод каждого коня был накинут на шею бежавшего левее) как раз к концу завтрака.

Вынеся из задымленного шатра чепраки, сыновья Скилака накинули их на мокрые спины своих коней. Запрыгнув на коней, Скилак и трое его сыновей отправились в город смотреть новорожденного сына Ториксака. Более дальней родне его по обычаю покажут (если доживёт) через месяц-другой, когда родитель соберёт всех на праздник в честь дарования малышу имени.

Долговязый Мард, с утра слонявшийся под дождём между ториксаковым шатром и кибитками его жён, стоявшими среди сотен других шатров и кибиток сайев в восточной части города, заметив приближающихся от Восточный ворот четырёх всадников, походивших издали на мокрых грифов, заскочил в шатёр предупредить хозяек о приезде гостей. Между хаотично расставленными от центральной площади до стены над обрывом шатрами и кибитками сайев, чей черёд был в этом месяце охранять царскую столицу (в их числе оказалась и сотня Ториксака), было непривычно безлюдно: все, включая неугомонных ребятишек, попрятались от холодного дождя в тёплых, уютных шатрах.

Мард с низким поклоном принял у спешившихся перед шатром сотника важных гостей коней и привязал их к стоявшей сбоку кибитке. Старшая хозяйка Ашика в накинутом на плечи и голову тёмно-вишнёвом плате встречала свёкра и деверей у прикрытого плотным пологом входа в шатёр. При первом же взгляде на её мокрое, белое, безрадостное лицо Скилак почуял недоброе. Склонившись в низком поклоне, Ашика крепко прижалась дрогнувшими бледными губами к жилистой руке тестя и, оросив её закапавшими с глаз слезами, негромко заголосила:

– Ой, батюшка, беда у нас!.. Евнона с вечера исходит кровью. Нельма, знахарка, что только ни делала, всё никак не может унять кровь.

Не выпуская руку тестя из своих трепещущих рук, она досказала шёпотом:

– Нельма говорит, что дитя, когда выходило, порвало ей внутреннюю жилу. Говорит, наша Евнона к вечеру истечёт кровью и помрёт, и-и-ы-ы!

– Что с дитём?
– глухо спросил Скилак.

– С маленьким всё ладно: крепенький, здоровенький. Уже и кормилицу добрую для него нашли.

– Добро... Веди, показывай.

Пригнув головы, Скилак и трое его сынов вошли вслед за Ашикой в полутёмную переднюю часть шатра, перегороженного посредине завесой из серых конских шкур. Евнона лежала в задней половине шатра, на мягком ложе из настеленных на солому под дальней стенкой овчин, прикрытая по шею пёстрым шерстяным одеялом. Пара тусклых медных каганцов, подвешенных на тонких цепочках к жердям по обе стороны ложа, освещала её красивое тонкое белое лицо, заострившийся нос и подбородок, опавшие, словно у старухи, щёки и огромные чёрные, устремлённые в потолок глаза. Правой рукой она бережно обнимала своего замотанного в льняные пелёнки ребёнка, мирно спавшего под боком у матери. В правом от ложа углу утирали неудержимо катившиеся по раскрасневшимся щекам ручьи служанки Ашики и Евноны. С другой стороны стояла, опершись на клюку, согнутая пополам старуха-знахарка, с жалостью глядя сбоку на лицо умирающей, а позади неё её юная помощница полоскала в большом медном чане с горячей водой окровавленные тряпки. Малолетних детей Ториксака в наполненном терпкими запахами лекарственных трав шатре не было.

Когда Скилак и трое его сынов, обнажив головы, бесшумно подошли к ногам Евноны, та медленно, будто через силу, опустила глаза. Узнав свёкра, она вымученно улыбнулась и тихо, но внятно произнесла:

– Вот... родила сына... как обещала.

Переведя взгляд на свою служанку, приказала:

– Распеленай... Пусть поглядят... какой богатырь.

Служанка осторожно переложила свёрток на край ложа и размотала пелёнки. Малыш, недовольно засопев и заурчав во сне, раскинул пухлые ручки и ножки, выставив напоказ висящую внизу живота тоненькую "свистульку". Евнона, склонив голову на правое плечо, с любовью и радостью глядела на сына.

– Закутывай, - приказал Скилак через несколько секунд, боясь, как бы малыш не замёрз.

Нежно прижав мягкий свёрточек себе под мышку, Евнона опять перевела взгляд на свёкра, попятившегося вместе с угрюмо глядящими в землю сыновьями к выходу.

– Как мне хочется... дождаться Ториксака... Как думаете... он скоро вернётся?

– Держись, дочка, - глухо пробубнил Скилак сквозь застрявший в горле ком.
– Не сегодня-завтра он должен приехать.

– Я дождусь...

По правому виску и левой щеке Евноны скатились две слезинки.