– Куда им против нас, государь! Они потому и прислали Полимеда просить о мире, что не надеются одолеть нас в битве. Может, надеются, что мы удовлетворимся головой Полимеда?
– предположил Симах.

– Хе-хе! Ладно, пошли Зариака в табор объявить вождям о приезде боспорского посла. Пусть немедля съезжаются сюда: послушаем, что нам скажет Полимед, а затем примем решение.

– Только прошу, государь, сохраняй в разговоре с послом царственное спокойствие и хладнокровие. Помни, что Главк и сотня сайев в Пантикапее ответят за его голову своими головами, - обратился Посидей по старой памяти с наставлением к Палаку, прежде чем отправиться домой за боспорским гостем.

К полудню полсотни человек высшей скифской знати собрались в Тронной зале, с нетерпением ожидая появления царя и боспорского посла. Все понимали, что именно сегодня, в этой самой зале решится - быть или не быть войне.

Палак вышел из левой боковой двери, в сопровождении Иненсимея и Симаха, в полном царском облачении: обшитом чеканными золотыми пластинами алом кафтане, с украшающей грудь вокруг шеи пекторалью, в узких коричневых штанах, отделанных золотом красных скификах, в усыпанной самоцветами золотой тиаре, с заткнутой за золотой пояс царской булавой...

Склонив головы, вожди хором пожелали царю здравствовать тысячу лет. Молча кивнув в ответ, Палак уселся на вышитую золотой нитью подушку в центре бычьей шкуры, после чего его советники и вожди расселись по краям ковра: каждый на отведённое ему по старшинству и близости к царю место.

Поймав взгляд царя, стоявший у входных дверей глашатай громогласно объявил:

– Полимед, сын Полимеда, посланец боспорского царя Перисада просит дозволения лицезреть светлые очи владыки скифов!

– Пусть войдёт, - дозволил Палак.

Створки дверей тотчас распахнулись, впустив томившегося перед входом в окружении десяти пеших сатавков и полусотни конных сайев боспорского посла. Прижимая обеими руками к груди отделанный перламутром и золотыми гирляндами ларец, Полимед дошёл на подкашивающихся ногах до середины ковра и, наткнувшись, как на остриё копья, на холодный змеиный взгляд Палака, от которого у него по хребту побежали мурашки, согнулся в долгом поясном поклоне. Распрямив, наконец, спину, он забегал пугливым взглядом по нахмуренным лицам сидевших вблизи царя вельмож в поисках Посидея. Поймав его вопрошающий взгляд, Посидей ответил едва заметным подбадривающим кивком. Тогда, набравшись смелости, Полимед вновь перевёл взгляд на Палака и, не отрывая глаз от угрожающе торчащей у его живота шипастой булавы, смог выдавить из себя непослушным, заплетающимся, как у пьяного языком, старательно заученные слова приветствия:

– М-мой гос-сподин, П-перисад, сын П-перисада, басилевс Б-боспора, м-моими недостойными устами выражает с-свою величайшую радость по с-случаю избрания П-палака, любимого с-сына своего великого д-друга и с-союзника С-скилура владыкой и повелителем с-скифов, желает царю П-палаку тысячи лет радости, б-благополучия, п-процветания и с-счастливого царствования, и просит п-принять от него по такому счастливому с-случаю эти дружеские д-дары для царя и его п-прекрасных жён.

И Полимед передал ларец стоящему в двух шагах справа глашатаю. Тот прошёл с ларцом в вытянутых руках вперёд, поставил его перед Палаком на край царской ступени и откинул крышку. Сидевшие поблизости вельможи, вытянув шеи, пытались разглядеть, что находится в ларце. Кажется, никто бы не удивился, если б и в этот раз Зариак извлёк из него украшения из бронзы и меди. Но глашатай выложил из ларца на всеобщее обозрение на бычью шкуру сперва зубчатую, украшенную самоцветами корону (надо будет ещё проверить золотая она или только позолоченная!), затем четыре различные по форме и узору, но в равной мере изящные золотые женские пекторали.

Оглядев боспорские дары с показным пренебрежением и не пожелав в ответ здоровья, радости и благополучия басилевсу Перисаду, Палак потребовал объяснить, почему Перисад проявил такое неуважение к царю Скилуру, поднеся ему, словно нищему, жалкие поделки из меди и бронзы.

Молитвенно сложив ладони у груди, Полимед поклялся всеми богами, что дары, положенные в ларец для царя Скилура в присутствии самого басилевса Перисада, были все из чистого золота.

– Так значит это ты, сын собаки, подменил их по дороге в Скифию?!
– гневно воскликнул Палак.

– Н-нет! К-клянусь, это н-не я!

Багровая краска на лице Полимеда вмиг сменилась мертвенной бледностью, губы затряслись мелкой дрожью. В его голове вихрем пронеслись воспоминания о допросе, учиненном ему Аполлонием в его дворцовом кабинете, после того как Перисад приказал ему ехать послом в Неаполь. Вонзившись в него колючим недоверчивым взглядом, тесть потребовал рассказать ему всю правду: это он подменил дары? Полимед горячо поклялся, что не он, рассказал о ссоре с женой, в самом деле предложившей ему подменить дары (об этом Аполлоний мог узнать от своей внучки), но и сама Андокида не могла тайком от него произвести подмену: где бы она нашла в одну ночь посуду для подмены? К тому же (не моргнув глазом, солгал он для пущей убедительности), утром перед отъездом он проверил содержимое ларца - всё было на месте. Затем, приблизив губы к самому уху Аполлония и с опаской поглядывая на закрытую дверь, Полимед шёпотом высказал тестю свою убеждённость в том, что дары подменили следующей ночью в доме Хрисалиска, опоив его за ужином вином с сонным зельем. И он честно рассказал, как открыл утром в своей кибитке царский ларец, увидел подмену и в панике испортил ключ, поскольку сообщать об этом Лесподию и Оронтону было уже поздно - они приближались к Ситархе.

После минутного молчания, Аполлоний велел Полимеду держать обо всём этом рот на замке. По его смягчившемуся голосу и взгляду Полимед понял, что тесть ему поверил. На вопрос, как ему объяснить пропажу золота Палаку, Аполлоний после долгих раздумий посоветовал ему твёрдо стоять на том, что посуда в ларце, оставленном у ног Скилура, была золотая, а куда она затем пропала - ему не ведомо...

– Вся посуда в ларце, который я оставил в ногах у царя Скилура, была из чистого золота!
– воскликнул Полимед, перестав вдруг заикаться, и, воздев испуганно выпученные глаза к потолку, добавил: - Пусть поразит меня владыка Папай, если это не так!