Нет! После Бельмондо я познакомился с Надей.

Студентка чего-то там. Мы долго гуляли, я её обнял, но когда начал целовать, она укусила меня за язык.

– Я знаю на что ты намекаешь!

Вот дура! Какие тут намёки? Я даже говорить не могу, больно же!

Я проводил её до одноэтажного дома, где она снимала квартиру. Она зашла туда и вынесла банку сгущёнки. Типа, утешительный приз раненому бойцу.

Я обнял её на прощанье, но целовать поостерёгся.

Оставшись один, я посмотрел на банку у себя в руках, потом на стену дома, но гвоздика нигде не оказалось.

Поставив банку на перила, я ушёл.

Какое уж там наслаждение с прокушенным языком.

В отряде остались всего четыре дембеля – я, Серый, Рыжий из Днепра, и Саша Рудько.

Я уже достал себе парадку – попросил у «фазана», потому что из-за перевода меня в четвёртую роту на должность кочегара мне её тогда так и не выдали.

Утром, до начала развода, рядом с сортиром закрутился хоровод.

Накануне вечером Серый заставил «молодого» автокрановщика везти его с объекта в часть, а уже возле отдельной роты сел сам порулить и – врезался в столб.

Ничего страшного не произошло, крану даже ремонт не нужен, но начштаба утром как узнал – взбеленился и догнал Серого возле сортира.

– Бляааадь!!

Какой замах! Какой хук! Майор вложил в удар весь вес своего габаритного тела и – … промахнулся.

Отскочил Серый.

М-да… Эх, майор, а я-то думал, что ты боксёр…

Начштабу помогли подняться, Серого сопроводили на «губу».

На разводе замполит объявил, что Рыжий отправляется на дембель, а мы с Рудько – завтра.

– Товарищ замполит, мне характеристику надо.

– Какую ещё характеристику?

– Для поступления в институт.

– Ну, ты, Огольцов, совсем, блядь, борзой! Охуел? Алкоголик, наркоман, дебошир! Я тебе такую дам характеристику, что тебя ни одна зона не примет – прямиком на крытку повезут.

Наша вина перед обществом, что ты вообще отсюда выходишь!

Ну, ничего, общество с тобой справится – в мелкий порошок перетрёт!

Нам троим выдали в штабе деньги. Ничего себе! Так я ещё и заработал!

Сто двадцать рублей за два года честного труда.

Мы с Рудько поехали провожать Рыжего и заодно экипироваться.

В дорогу Рудько купил себе спортивную сумку, а я дипломат-кейс; они только-только входили в моду.

Его чёрное пластмассовое нутро приняло в себя дембельские гостинцы – колготки Ольге в прозрачном целлофане, бутылку водки нам с отцом, и малиновую шёлковую скатерть с бахромой за 7 руб. 50 коп., которую Рыжий купил своей мамане, но попросил, чтоб полежала в дипломате, пока сбрызнем ему дорожку. Туда же я положил туфли – лёгкие и практичные, из чёрного вельвета, всего за шесть пятьдесят, потому что в отряде я так и не смог найти ботинки для парадки, а те, в которых вышел в город, нужно вернуть в каптёрку третьей роты.

Когда мы сбрызнули Рыжему дорожку и шумно попрощались, не доходя до остановки, откуда ему ехать на вокзал, я не был пьяным и помнил, что в моём дипломате лежит малиновая скатерть с бахромой, которую он купил своей мамане.

Я не напомнил Рыжему о ней.

Я её украл.

В какой-то момент, предоставляя мне последний шанс, он отрезвело глянул на меня – может вспомню? Но я смолчал.

Он снова захмелел и пошёл к остановке; вот между нами десять метров; двадцать…

Но я так и не окликнул:

– Рыжий! Ты ж забыл!

( … и никакая падла с берегов Варанды не оправдает эту мою подлость …)

Следующим утром на разводе мы с Рудько стояли лицом к строю и начштаба объявил, что мы уходим на дембель.

Мы сделали поворот «налево!» – я со своим дипломатом и Рудько с синей спортивной сумкой.

Через пару шагов комбат углядел на мне вельветовые туфли, направляющиеся к воротам, за которыми затаилось в засаде общество, изготовясь стереть меня в порошок в первый же удобный для этого момент.

Батяня-комбат сделал последнюю отчаянную попытку спасти обречённого:

– О! А эт чё за еби о мать?!

– Да, пусть пиздует к еб'eне ф'eне!– сказал начштаба.– Заебал, блядь, он уже, на хуй.

Прощайте и вы, отцы-командиры…

Но и сутки спустя я всё ещё торчал в Ставрополе.

В его аэропорту деревенского вида.

Мало «отслужить как надо», надо ещё суметь вернуться.

У меня был билет до Киева, купленный в городской кассе Аэрофлота, и я провёл ночь в гостинице, но когда приехал в этот, типа, аэропорт, посадку отложили на час, потом ещё на один и лишь к полудню наш АН-24 пробежал по взлётной полосе и под крылом самолёта, под гул моторов, поплыли редкие облачка и топографические пейзажи.