Накрылся мой косметический ремонт.

( … позлорадствовал ли я?

Если да, то не очень – мне уже всё было п'o хуй …)

Сыпучие вещества возят в особых вагонах – без крыши, а пол в таких вагонах это ряд железных люков.

При разгрузке, сшибаешь размещённый снаружи крючок-запор, крышка люка распахивается и вещество высыпается.

Не знаю, для какой организации пришли в город Ставрополь те пять вагонов с песком, но когда на станции в них распахнули люки, то ничего оттуда не посыпалось, а как заглянули снизу, то увидали там мелкозернистый монолит.

Песок отправляли мокрым и морозы обратили его в сплошной большой параллелепипед по форме вагона.

Ждать обратного превращения некогда; если не возвращаешь вагон в течении трёх суток, то это «простой подвижного состава», за который накручивается громадный штраф и продолжает крутиться дальше.

У организации пошла голова кругом; проблема – хоть «караул» кричи.

А кем у нас решаются неразрешимые проблемы? Верно – стройбатом!

Вот нас и привезли в трёх грузовиках на станцию.

Правда, на этот раз ломы гладкими оказались; только снизу через люки долбить бесполезно – лом отпрыгивает на тебя же.

Сверху будем ебашить и – через борта лопатами. Ходят слухи, что даже отбойные молотки подвезут, а пока – вперёд!

Я малость попробовал и бросил – слишком уж эта монотонщина приелась за годы службы; но и просто так стоять – холодно.

Михаил Хмельницкий мне деньги дал – сходить за «сугревом». Сам-то не может, он – сержант, ему за узбеками присматривать надо.

И откуда только у людей деньги берутся?

Проще простого: РБУ раствор готовит, сколько у водителя в бумажке-заявке написано, столько и приготовит.

А если заявки нет?

Тогда водитель даёт другую бумажку.

Кому даёт?

Командиру отделения работающего на РБУ.

Пошёл я в город. Места незнакомые, магазин не сразу нашёлся.

Затарился. Бутылки – под бушлат, снизу бляхой подпоясал; полненький такой стал.

Кто говорил – в стройбате плохо кормят?

Иду обратно опустив голову, не от стеснительности – просто снег в лицо летит.

– Почему честь не отдаёте? Вас что – не учили?

По уставу ты каждому старшему по званию козырять должен.

Так ведь не видел я, а потом, если козырну, бутылки под бушлатом зазвякают.

– Виноват, товарищ…

Смотрю ему на погон – врубиться не могу; погон без просвета, как у куска, но звезда крупнее, чем у прапора, и даже больше майорской; но тут я листочки в петлицах углядел.

– …товарищ генерал-майор. Задумался.

– Задумался он! Идите!

И это правильно. Генералу с солдатом в чёрных погонах разговаривать, практически, не о чем.

Единственный офицер, что за два года мне «вы» сказал…

На место сибиряка Черных к нам новый комроты перевёлся, или его перевели, из Монгольских степей; тоже капитан.

Нос такой длинный, аж до верхней губы достаёт. Сам общительный такой.

Когда его дежурство, он в кабинете не сидит, всё по казарме расхаживает, солдатикам про сертификаты рассказывает, или бороться затеет.

И после борьбы такой радостный весь, глазки блестят, по щекам красные пятна, а губа за нос цепляется.

Я смотрю, что-то в его ужимках знакомое мелькает, а что не вруба…

Ну, да! Мальчик из Нальчика!

Но ведь офицер! И жена есть.

Вобщем, окрестил я его по имени монгольской валюты «тугриком» и кликуха враз прижилась среди личного состава роты.

И вот, на вечерней проверке опять Тугрик завёлся какой он богатый на эти самые сертификаты, завтра пойдёт холодильник жене покупать и себе часы наручные, а то в этих уже ходить стыдно – придётся выбросить, хотя жалко, «Командирские» называются.

Я не выдержал и говорю:

– Не хочешь выбрасывать – отдай кому-то из солдат.

Он сразу:

– Кто сказал? Выйти из строя!

Вышел я. Он ко мне подходит, демонстративно так ремешок часов расстёгивает:

– На!

Я взял и в карман сунул, хотя он, конечно, на другой исход рассчитывал.

Но как я на следующий день с часами этими намучался!

Полдня ходил по улицам, чтоб толкнуть – никто покупать не хочет; думают как стройбатовец, так и часы краденые.