Видимо, он хотел сказать, «право голоса», а, может, именно «право слова», правда, тогда неизвестно, что он имел в виду.

— Для слов не нужно право, — отвечала она глухо, зная, что снова будет больно, с каждым словом больнее, с каждым нарушением правил этой жестокой игры. Но кто-то же должен был их, наконец, нарушить! А себя она давно разучилась жалеть. Но, как ни странно, следующего удара не последовало. Ваас усмехался недовольно, изучающе склонив голову набок, но прорычал на вдохе раздраженно, говоря затем высокомерно:

— Болтливая ***! Да… Так вот запомни! ! Ты — никто! Никто! А я здесь — закон и порядок! Мое мнение — единственное верное мнение! Усек на? Да, парень. Ты тупой, — он изобразил отвращение, и снова привычным тоном начал вещать, считая, что говорит нечто важное. — А суть проста, ты изображаешь из себя ангелочка ***ого, готового к расправе над собой ради спасения каких-то *ов. Отличное оправдание: я полное д*о, потому что тогда пожертвовал всем ради этого ***ка. Но суть, парень, в том…

Потом он подошел вплотную, еще раз внимательно глянул на нее, рассматривал ее лицо, покрытое сажей и илом, усмехнулся, а потом к пущему ужасу и отвращению девушки запустил свои грязные длинные пальцы под ее матроску, добираясь до ее мелкой груди, сдавил до боли, но отпустил, удовлетворенно кивнул, негромко говоря себе:

— На месте. Я уж сомневался…

А потом продолжил монолог, уже спокойно и торжествующе:

— Но суть в том… В том, что я уже убил тебя. Я тебя убил!

И он прошипел самодовольно и издевательски:

— Так что, «парень», прощай!

С этими словами он подошел к бетонному блоку, все еще глядя на девушку, но снова точно не на нее, куда-то мимо, замкнутый в темнице собственных мыслей, отчего казалось, что он безумен. А, может, и был он сумасшедшим, но, когда приходит смерть, это не важно. Разумность для смерти и вечного — круги на воде.

— Ваас! Последнее слово! Почему ты так унижаешься перед этим Хойтом?! — выпалила вдруг Джейс, ощущая, как невыносимо натянулась веревка. — Почему не уничтожишь его?!

Вот и все. Почему спросила? Потому что Хойта ненавидела, ненавидела больше всех живых существ, зная, что он не один такой, что он — только вершина кровавого айсберга.

Но уже не важно, ничто не важно, когда бетонный блок потянул вниз, прямо в реку. Что ж, в кои-то веки, как вульгарно говорят, игра стоила свеч. И здесь речь не о дурацком покере и отрубании пальцев. Она устроила хаос в лагере, она… А что она? Лизу спасла. Вот и все. Остальные уже были мертвы. И ныне она летела к ним, отправляясь на дно. Стремительно ее протащило по траве, ударило лопатками о край обрыва. И дальше вниз, так, что связки ног нестерпимо взвыли.

Она летела со скалы, но успела заметить, как подернулось неопределенным выражением непроницаемо высокомерное и самоуверенное лицо Вааса после ее прощального восклицания, странное восклицание для последнего слова в мире живых.

Похоже, она задала вопрос, на который главарь не сумел бы ответить в том же надменном тоне превосходства, вовремя задала, потому что отвечать уже ничего не требовалось. Да и зачем отвечать? Оба знали ответ, оба знали, что безраздельная власть главаря призрачна. Он сам это знал, и, быть может, сам уже давно искал способ уничтожить Хойта. Или же нет, или же смирился с тем, что он цепной пес, который имеет право на жестокие игры, приколы садиста и прочий беспредел, но больше ни на что.

Но все это стало не важно, ведь она уже стремительно летела со скалы.

Он скинул со скалы, и только вдогонку будто посылались его слова:

— Уже не мне…

Или только показалось.

Но никакие слова уже не имели смысла. И если бы Джейс могла сознавать, с каким выражением летит вниз, то удивилась бы, откуда на ее лице застыла гримаса перекошенной улыбки.

Сначала — плеск бетонного блока, затем удар о воду — больно, но не очень, потому что высота между ущельями оказывалась не такой большой. Но кто только и когда сломал треклятый мост?

Она инстинктивно набрала в легкие воздух, не намеренная сдаваться. Она вдруг поняла, что осталось еще одно дело на этой земле: «убить, чтобы прервать череду грехов», так или иначе, отомстить. Но мысли спутались, когда бетонный блок утащил на самое дно, а быстрое течение ударило о камни, отчего часть кислорода исчезла, выплюнутое невольно крупными воздушными пузырьками.

Главарь, вероятно, покинул берег. Ушел. А она на дне боролась с канатами, извивалась, как змея, невольно вспоминая все чудеса фокусников. Освобождались же они как-то! И сквозь толщу воды небо казалось совершенно прозрачным и синим. И таким прекрасным.