— Белая девочка! — послышалось удивленное женское восклицание. — Ты меня слышишь? Слышишь?

Но Джейс уже почти ничего не слышала, даже когда к ее губам кто-то поднес воду. Только глаза девушки стеклянно устремились в небо. И больше ничего не оставалось на земле.

Она дошла до союзников или хотя бы тех, кто не прогонял ее. Как по негласному сигналу, последние силы ее оставили. Она висела, как безвольная кукла на руках рыбака, уже не в силах переставлять ноги.

Ее занесли куда-то в темноту, в избушку-бунгало.

Смысл слов она не понимала, не догадываясь, что мужчина и женщина переговариваются не на английском. Судя по интонациям, они жарко о чем-то спорили. Рыбак размахивал замызганной белой панамой, которая носилась перед глазами бледным пятном среди темноты. Точно луна. Тогда. Накануне. На темном небе бельмо-пятно, в лучах которого отражался демонический лед в глазах врага. Он ее все убивал, а она все выживала. Но если он был труслив, нападая сворой, то почему каждый раз давал ей шанс сбежать? Слишком великодушно для труса. Да и свора не пойдет за слабаком… А свора шла. И свору она не воспринимала людьми, а этот все-таки был человеком, но человеком, переступившим все законы, растоптавшим все табу. Вот только он знал это, знал и топтал еще больше, как будто это доставляло ему удовольствие, остроту ощущений, точно любовался со всех сторон своей омерзительностью…

Рыбак с женой куда-то уложили Джейс. Куда — она не видела, просто ощутила спиной нечто жесткое, вроде соломенного матраца. Ее захватывал бред, она глядела перед собой и видела в белой панамке луну, а черноте — гематомы на шее Оливера. Страшные видения не позволяли ей провалиться в небытие. А переход моста точно отнял последние силы.

Только голова ее безвольно моталась по стеганной лоскутной подушке. Холод, жар. Уже вне мыслей. Сорвалась, когда ощутила помощь. Опасно срываться, когда неизвестно, есть ли силы у этой помощи защитить и сберечь, но время шло. И не час, и не два. Вероятно, целый день, а за ним — еще один день где-то на грани миров. Враги ее не находили или вовсе не искали.

И на грани миров являлись все, кто мертв. Дейзи и Лиза ни разу не посетили сознание видениями. Сначала приходил отец. Следом растерянный Оливер, точно не смирился он еще, что теперь гость из иного мира. А возле Оливера черной тенью за ним вставал враг. Главарь. Вот только странно, что и Райли не пришел, словно был еще жив. Но она видела его смерть. Да и Ваас еще топтал несчастную землю своим тяжелыми армейскими сапогами. Значит, на грани миров нарушался порядок. Значит, что-то не так. Но не для той логики создана эта грань.

И так прошел еще один день. Или даже больше. Кто-то отпаивал безвкусными настойками трав, что-то бормотал, женский голос:

— Кто ты, белая девочка? А? Ты сбежала из плена?

Похоже, иного здесь и не предполагалось, так что и отвечать не требовалось. Одно хорошо — не выгоняли. Да куда ее выгонять, она и встать бы не сумела, только на дороге бы кинули. И она не могла ответить, ведь ее тянули на другую сторону мироздания, вернее, не тянули, а приглашали. Но только отец говорил, что рано ей еще. А черная тень Вааса насмехалась над ней, вновь что-то говоря о ее слабости, о том, какая она жалкая. И она вспоминала, что пообещала объявить ему войну. Только Оливер умоляюще глядел на нее и просил остаться, с укором глядел. И от его взгляда пробирала дрожь. А вокруг метались сплошные сплетения лиан. И никого. Никого. Но только отец просил вернуться назад. А Дейзи и Лиза пришли с другой стороны и спрашивали: «А как же мы? Джейс, ты нас бросишь?»

Джейс… Чье это имя? Она слабо откликалась на него. Имя…

И еще один день потребовался, чтобы вспомнить имя.

А ее даже вроде приподнимали, смывали грязь и пот с лица и тела намоченной старой тряпкой. Женщина снова что-то говорила мужу, кажется, выгоняя его из хижины. Джейс тогда не осознавала даже своей наготы… Да и что в ней постыдного, когда одежда оказалась снова изодрана, покрыта комками грязи и крови. Что постыдного есть, когда речь об облегчении страданий?

Только вдруг из разговора мужчины с женщиной донеслось слово: Ваас. И это заставило пробудиться, сознание прорезало, точно вырываясь из черного полиэтиленового мешка для трупов. Джейс резко брыкнулась:

— Что?

Она испугалась, что ее снова отведут к врагам, хоть больше чем на половину доверяла этим людям, которые не позволили ей испустить дух на пыльной дороге.

— Очнулась? — обрадовалась смуглая женщина лет сорока.

Но Джейс снова тонула в неспокойных виденьях, точно в бесконечном падении.

И понадобилось еще около двух дней, чтобы сознание полностью вернулось к ней в прежней ясности, а, может, даже большей. Из обновленного сознания точно стерлись все лишние мысли, весь ненужный хлам сомнений и самоуничтожений. Даже в бреду она слышала, как Ваас насмехался над тем, какая она жалкая. Постоянно преследовал его смех. И что толку тогда самой о себе говорить словами врага? Да еще вспомнились слова отца, не конкретные, а много разных слов, настоящих слов. Он всегда доказывал, что нет бездарных людей, и нет ситуаций, из которых нет выхода. Вот только она посмела в какой-то момент засомневаться. А теперь не сомневалась: не бывает так, чтобы не существовало выхода. Или хотя бы исхода.

Сознание вернуло подвижность мыслей и четкость образов, а тело шевелилось со скрипом, вернее, скрипом оборачивалось тихое шипение, которое невольно издавалось при каждом неудачном повороте ноги или руки.

Тогда женщина недовольно глянула на девушку, строго быстро спрашивая:

— Все еще не двигается? Так! Сейчас.

Ничего больше не спрашивая, женщина стремительно впилась умелыми руками сначала в запястья, а потом в лодыжки. Джейс даже не успела понять, больно это было или нет, но показалось, что четыре раза пальцы женщины пробились под кожу, продавливая насквозь мышцы, добираясь к связкам, сухожилиям, и что-то там перебрали, переместили, точно собирая и разбирая привычный конструктор или механизм.