— Да, Цитра всем рассказала! — сурово одобрительно кивал один из воинов, мужчина средних лет.

Получалось, что Джейс стала чем-то вроде известной личности после того, как совершила невозможное: уничтожила в одиночку двоих лучших снайперов самого Вааса, взорвала его катера, да и вообще устроила самую настоящую масштабную диверсию. Ракьят почти сакральный ужас сдерживал, а ее в ту ночь ничего не держало, будто вырвалась из нее дикая неуправляемая стихия, будто взыграло море волнами цунами.

Но ныне в ней не осталось ничего дикого, ничего неуправляемого, будто увидела себя насквозь, сделалась прозрачной. И, очевидно, никто не знал, какой шанс представился ей тогда, в ту ночь. Спустить курок, не смотреть в его глаза, не видеть всю их глубину, эту пустоту, этот вопрос. Забыть, что понимал лучше всех, стереть из памяти все следы упоминания этого человека. Нет, не сумела. Значит, в этом содержался какой-то замысел упрямый. Благо или зло совершила? Каким судом измерить?

А что теперь? Машина направлялась по ухабам и горным тропам мимо водопада и старого схрона Герка на запад, а Джейс вспоминала, что где-то здесь, недалеко, с Дейзи случилось непоправимое. Обвинить себя в этом, сокрушить? Зачем? Скорбь ее никогда не сумела бы найти исхода, однако же скорбь не равна самоуничтожению, скорбь позволяет двигаться дальше, не замыкаться в апатии, жить ради тех, кого не вернуть, потому что, если небо разрешало столько раз выжить, значит, остался какой-то замысел упрямый, значит, в вечном повторении содержался тугой виток пружинный, все гнется кругом, да наверх.

Джейс просматривала придорожные кусты, зрение при свете дня никогда не подводило ее, да и ночью не раз спасало. Но реальность существовала помимо нее, и так не хотелось признавать, что какая-то женщина в ее голове по имени Жанна не желает ни войны, ни борьбы, а просит просто тихой жизни. Но где тихая жизнь? Не здесь, а там, далеко, на большой земле. И Джейс не имела права — как и возможности — просто малодушно сбежать, игнорируя бедствия всех, кто оставался здесь. Только задумчиво опиралась на автомат, рассматривая, как песок и пыль перекатывались по кузову внедорожника; затем вновь с опаской глядела на дорогу, надеясь в случае чего успеть предупредить о засаде.

Пираты в джунглях сбивались в мелкие банды, уже почти не подконтрольные главарям, блуждали в поисках своих, нападали, как бешеные собаки, без предупреждения, без привязки к карте расположения аванпостов и стратегических объектов. Победить колонну из пяти машин, в каждой из которых находилось не меньше пяти воинов, они не могли, но застрелить нескольких союзников — запросто. А у обоих сторон каждый воин был на счету.

Только мысли Джейс вели в иные пределы: вспоминалась собственная казнь, последняя, самая жестокая; вспоминался и Ваас, хотя лучше бы сделался снова безликим врагом. Но она-то знала, что это невозможно, прося только одного: чтобы рука не дрогнула, потому что, если судьба не любит вторых шансов, то третьих вообще не предоставляет. Женщина только нервно покусывала губы, лицо ее казалось спокойным, но внутренний диалог с врагом не мог прекратиться, но она будто нашла ответ на их вопросы: «Безумие… Знаешь… Мертвое дерево тоже может расцвести. Возродиться… Если поливать его, раз за разом, повторять одно и то же действие, истово веря, восходить на холм и поливать. Мертвое дерево вновь расцветет… Надо только верить… Кто не обращался к этому небу, как к последнему приюту, не испытал еще настоящих несчастий».

Джип ехал на запад, отряд ракьят собирался штурмовать грот наркоторговцев, где последнюю неделю базировался Ваас, где-то между домом Доктора Э. и разрушенным аванпостом «Сиротский приют». И в этом отряде племени, которое с некоторых пор превращалось почти в армию, поддерживаемое открыто уже и местным населением северного острова, находилась Джейс. Она направлялась уничтожить главаря. Она знала: на этот раз он не предоставит шанс убить себя, игры закончились, но погибать она не намеревалась, сделалась осторожной. Уже не стихия, но разум, уже не неуправляемая волна, которая не боится разбиться о берег, но воин, что надеется возвратить живым, хоть обречен рисковать своей жизнью. Нельзя слишком ей дорожить, чтобы не поймать пулю от панического бегства, но и забывать о себе в порыве берсеркера чревато бесполезной жертвой.

Вскоре показалась переправа, до боли знакомый перешеек, с которого сошла вода, немного изменив ландшафт. Шины упрямо проворачивались, разбрасывая песчинки. Снова залив, испещренный затопленными лодками, катерами, смытыми дырявыми контейнерами, вдали мелькнул «Сиротский приют». Сердце Джейс тоскливо сжалось, но женщина сурово нахмурилась, натягивая плотнее на лицо клетчатую тряпку, чтобы не глотать поднявшуюся пыль. Залив оставался за спиной, и «Доки Валсы» за спиной, и могилы подруг в стороне. Все снова повторялось, но уже с другой целью. И голубятня на холме возле деревни Аманаки виднелась какое-то время отчетливо и ясно, красная колокольня без церкви.

Места знакомые минули, потонув в желтоватой дымке. Но колонна направлялась в доселе незнакомый пункт назначения, хотя вскоре гористый пейзаж позволил вспомнить: это тот самый лагерь, где все начиналось, по крайней мере, недалеко от того рокового места, где они с Райли блуждали по зарослям, где он повернул назад то ли от страха, то ли от желания спасти Лизу.

— Тут будет лагуна, — совещались вскоре ракьят над картой. — Деревня рыбаков.

Джейс кивала, рассматривая отбитый у врагов новенький навигатор. Кто-то снабжал пиратов по последнему слову техники, кто-то по имени Хойт, который еще скупился на бронежилеты, ведь наемники его являлись частной армией, а пираты так, сбродом, которым только Ваас и умел управлять. Этот сброд стал чумой северного острова, но всякая эпидемия рано или поздно обязана закончиться.

— Вот тут три вышки со снайперами. С этой стороны. И с этой, — показывал вблизи знакомые ему места один воин. — Моя мать была родом отсюда, что стало с деревней после вторжения пиратов…

— Им важен грот, там весь товар.

— И там же пыточная, — выплюнул вместе с сигаретой собеседник.

Джейс слушала их, вокруг пупка неприятно формировался узел холода, как в ту ночь, когда она чувствовала приближение катеров к их кораблю. Наставало время развеять страшное наваждение черепа с ирокезом, в которое превратился северный остров архипелага Рук. Женщина плотнее перехватила автомат, привыкая к оружию, надеясь завладеть снайперской винтовкой.