И вот она неимоверно остро ощущала все муки Оливера, как будто сама являлась палачом. Почему как будто? Ее сделали палачом.

Наконец, лодка пристала к берегу. Настало время совершить обряд, отдать последнюю дань, ведь тем человек и отличается от животного. Он требует символов, он просит смыслов. И сходит с ума, когда его запирают в мире фикций. А здесь все казалось слишком настоящим.

Обряд. Она не знала, какой веры сама, предполагала, что Оливер вообще не верил ни во что, слишком сильно его затянула воронка суеты, веселой, ужасной. Но сейчас и выбора-то не оставалось: вырыть могилу, как привыкли они, просто не хватило бы сил. Сложить костер на суше — устроить лесной пожар без знания местности да привлечь внимание. А нести с собой мертвое тело Джейс уже просто бы не смогла, ее и собственное едва слушалось.

Она почти ползком обыскала берег и прибрежные заросли кустарника, нашла солому, в кармане джинсов Оливера отсыкала его зажигалку.

Несмотря на то, что девушка сама едва держалась, а зубы отчаянно стучали, оставить Оливера на волю реке Джейс не могла. Обложила лодку соломой, надавила на крошечный рычаг зажигалки. Над плоским крошечным резервуаром с топливом каким-то чудом вскинулся язычок пламени. Вот так хватает всего одного нажатия кнопки, чтобы устроить мировой пожар. И целый мир сойдет на нет, точно пятно чернильное, набросок карандашный, и крона древа исчезнет, останется только обугленный ствол и помертвелые корни.

Руки уже не дрожали, все вершилось верно и размеренно, хотя сама она стояла на грани миров. Может, потому и казалось, что готовится так к своим похоронам, точно это не Оливер перед ней лежал, а она на дне лодки, мертвая, окровавленная, с запавшим ртом.

Такой хороший парень. Был. На земле. Такой веселый. И не важно, что он творил, ее сердце разрывалось от боли, стоило только представить, что дикие звери будут глодать его кости, точно останки безвестного… предателя. Сойти с ума проще, чем осознать, как назвать его побег.

Но вот солома схватилась пламенем.

А как бы Джейс хотела, чтобы он был другом, ее другом, потому что в мире живых она решила замещать отныне своего брата, жить за двоих, жить за него, потому что от нее ничего не осталось уже давно и почти осознанно. Но в итоге вот так жутко и чем-то похоже два друга встретились. Где? Где-то там, ведь не от обряда зависит, кто в какой мир попадет. А на Страшном Суде даже пепел вернется. И мертвые восстанут из гробов. Но что потом? Что, если есть еще одна глава, где все прощены? И что значит прощение?..

Желтая сухая трава съеживалась и чернела под первыми языками пламени. Джейс оттолкнула лодку от берега. Вот и все, точно в древних легендах, но никто не сказал, что угасла боль от ее преступления. Или как уж его назвать, для себя она четко решила, что совершила величайшее преступление, но все же… Нет, она не желала вспоминать, что пережила накануне. Она — пережила, а он — нет. И во всем виноват Ваас. Что он нашел в ней, чтобы оставлять каждый раз в живых, убивая по одному ее друзей? Что за адская игра? В кого он хотел ее превратить? Без цели, но точно доказывая себе что-то. Впрочем, разбираться в его мотивах казалось излишним, понимать врага опасно, ведь конечная цель — убить его. А если понять, то в решающий миг рука может и дрогнуть. Поэтому понимать нельзя, запрещено.

Но ни вопросов, ни ответов, только река, только волны и горящая лодка, уносящая к океану через пороги и водопады.

— Прощай, Олли, — тихо сорвалось с губ Джейс, точно осенний ветер, отсеченный оконным стеклом. — Покойся с миром.

Огонь взялся за солому, потом за доски, вспыхнул пожаром. Вскоре лодка полетела вниз с вершины водопада.

Девушка долго глядела вслед срывающимся в бездну потокам, что разбивались о камни, исчезая, дробясь радужными мостами, точно уходя в мир теней.

И снова жгла утрата Райли. Теперь еще и Оливера, как будто одной молодой загубленной жизни оказалось недостаточно, дабы умилостивить прожорливое языческое божество. И во всех этих трагедиях был виноват он, враг. Глаза Джейс зажглись ненавистью, но не безумной, лишь проникнутой невероятной скорбью: «Ваас, вот теперь я объявляю войну! Настоящую войну! И не важно, выживу я или нет, не важно, остается ли хоть частица моей нормальности. Я буду бороться с тобой, я уничтожу тебя за все, что ты сделал с нами! Будь ты проклят! За все, что сделал со мной! Но… Почему они предают? Неужели он гипнотизирует их? Нет, этого не может быть».

Тогда же вспомнилось то ли ее заблуждение, то ли истинная первопричина трагедий: она не отговорила брата. Во всем виновата она. И Ваас.

И уж если эти две фигуры на арене чужих судеб приносили только смерть, то должны были уничтожить друг друга. Или хотя бы одна из сторон другую. Поверженным уже все равно, но Джейс не намеревалась проигрывать, потому что речь шла не о победе и не об игре. И даже не совсем о мести. Скорее, хотелось всеми силами остановить распространение зла, потому что лучше многих понимала: сначала Райли, теперь Оливер, а потом еще чей-то брат или друг. Но предательство… Или не предательство. Ведь сложно называть вещи, ведь все смещено, все понятно, только когда безопасно.