– Поняла, - пролепетала я, пытаясь осознать, отложилось ли в моей голове хоть что-нибудь из услышанного в эту минуту.
– Благодарю за помощь…

Взгляд караульного вдруг похолодел.

– И главное, деточка, я тебе очень не советую близко подходить к Майорану и его клубу. Лучше вообще обходи стороной западную часть города.
– Мужчина коротко кивнул в сторону ворот.
– А теперь всё. Бывай.

Не медля, я подошла к маленькой калитке, с правого края врезанной в городские ворота. Обернувшись, я кинула взгляд на отдыхающий под покровом ночи лес, затем схватилась за ржавую ручку и толкнула дверь.

***

Оказавшись в Тверском, я тут же попала в его плен: в плен необыкновенного и неизведанного мной уголка целого мира, живущего своей жизнью. Тверской был первым маленьким городом-миром, в котором я побывала после всех лет, проведенных в стенах Адвеги. Конечно же, я не могла сравнивать его с моей родной Москвой – живой и великолепной, всё-таки Тверской был куда меньше и мрачнее, но определенно он был особенным по-своему.

Я шла по широкой улице, по дороге кое-как присыпанной щебенкой. Город был наполнен запахами мокрых псин, стоковых вод, металла, гнили. Иногда откуда-то веяло сухой травой, плесенью и жареным мясом. От запаха еды меня немного шатало: уж слишком давно я ничего не ела. А сколько огней сверкало перед глазами: окна, старые лампы, фонарики…

Район старых бараков и самодельных построек, куда я направлялась, начинался ближе к городским окраинам, где у самых стен были распаханы небольшие поля-огороды, и где, верно, давно сильно разрослись маленькие рощицы и дикие сады.

Паутины узких и широких улиц растянулась среди богатых коттеджей довоенной эпохи и советских пятиэтажек из серого кирпича. Среди них взгляду встречались обветшалые здания торговых помещений с большими стеклянными окнами, проржавевшие ларьки, какие-то склады.

Через четверть часа моего пути улица, по которой я шла, заметно сузилась. Я бы хотела идти быстрее, но у меня не получалось: ноги очень болели.

Мой взгляд скользнул по покосившемуся крыльцу, застеленному рваной тряпкой. Крыльцо прилегало к кривому домику с заколоченными окнами. Я удивленно застыла на месте. Возле ступенек, на маленькой лужайке с редкой травой, паслись самые настоящие козы. Я распахнула глаза, разглядывая двух исхудалых, покрытых жидкой белой шерстью копытных. Они, кряхтя, щипали полусухую траву с лужайки и покачивали узкими мордами. Из плоских козьих голов росли толстые крепкие рога. Я была поражена – надо же, живые козы, а ведь в детстве я не раз встречала домашний скот в вольных поселениях.

– Чего уставилась? Скотину никогда не видела?
– послышался голос откуда-то слева.

Я удивленно обернулась. Передо мной стоял молодой парень, едва ли старше меня. Его светлая кожа была покрыта рытвинами, тонкие брови темнели над бесцветными глазами, а неровно остриженные были сильно растрепаны. Парень был одет в грязную белую футболку и длинные матерчатые штаны. В руках он сжимал гнутое ведро.

Ну и ну. Вот уж манеры. Я молча таращилась на этого типа, не зная даже, что и сказать. Я бы, конечно, хотела как-нибудь отбрить его, но, честно говоря, слишком устала. Ещё больше нахмурившись, парень с присвистом покрутил у виска и пошёл по направлению к козам.

Тоже мне. Отвернувшись, я продолжила на негнущихся ногах ковылять по колее. Как я ещё иду-то до сих пор?...

Колени страшно ныли, ступни, казалось, налились свинцом. Больше всего на свете мне хотелось просто лечь и заснуть. Даже голод не шёл ни в какое сравнение с желанием выспаться.

Я поднималась всё выше и выше, тяжело дыша и стирая липкий пот со лба. И вот пересекла несколько хлипких мостков, что были проложены над глубокими, почти безводными канавами, затем прошла через небольшую рощицу, где туда-сюда сновали люди и караульные с фонарями и, наконец, вышла в район окраин.

Приютом оказался невысокий двухэтажный домик из кирпича, что стоял в конце улицы прямо у высокой городской стены. Над кривым навесом, покрывающим крыльцо домика, крепилась доска. Белые буквы, выписанные на ней, сообщали: «Уголок у очага. Приют для бездомных».

Вокруг здания приюта кренились старые бараки и ветхие деревянные сараи. Людей в округе было мало. Лишь изредка из неаккуратных построек мог выглянуть кто-то побитый, замерзший, с виду очень несчастный. У разрисованных краской стен с ноги на ногу переминались закутанные в лохмотья нищие. Их большие глаза болезненно горели на костлявых лицах.

На углу улицы заунывно завыл пёс, я поёжилась и снова сосредоточилась на приюте. Старая зелёная дверь, к которой я направлялась, была приоткрыта. Я поднялась по скрипучей лестнице и осторожно заглянула внутрь. Меня обдало мягким теплом. Прищурив глаза, я с удовольствием услышала запах готовящейся еды.

– Ты заходи, заходи, - дрожащим голосом сказала мне появившаяся передо мной пожилая женщина. Он прищурила низкопосаженные глаза, разглядывая меня.
– Не закрывай дверь до конца.

Я кивнула и прошла в уютное, довольно чистое помещение. Узкий коридорчик вёл в просторную комнату, где у стен, обклеенных выцветшими обоями, стояли стеллажи с предметами утвари, посудой и всякой полезной всячиной.