Тихо чертыхнувшись, Поль вылез из кабриолета и ещё раз огляделся. В целом, Антинель ему нравился. Он был куда симпатичнее, нежели украшенное колосьями и флагами здание СИИЕС, выкрашенное пьяненькими реставраторами с фасада в жёлтый цвет, а с остальных трёх сторон в розовый. Из-за такой вот безумной колористики в народе СИИЕС тут же получил наименование «Любовь – это». В честь одноимённой клубнично-банановой жевательной резинки, на которую институт один в один походил из-за бешеной раскраски.

– Так, пожалуй, пора, – сам себе сказал Бонита, взглянув на электронные часы над крыльцом, и на всякий случай ещё раз изучил бумажку с нарисованной от руки картой. Потому что, как ему вчера очаровательно сообщил Норд, «у нас тут в Антинеле без карты ходят только две категории людей: те, которых я вижу каждый день последние десять лет, и те, которых через пару дней не увидит уже никто и никогда».

Сверяясь со схемой, Поль взобрался на десятый этаж по гулкой мраморной лестнице. Потом поиграл в рыцаря на перепутье в тамбуре с аж одиннадцатью дверями, и таки вышел к свету и цивилизации. Свет был представлен несколькими бра в виде тюльпанов и единичным торшером, а цивилизация – сдобной дамочкой, энергично дубасившей по клавиатуре с азартом джазового пианиста. Бейджик на синей блузке сообщал, что сдобную барышню зовут Аманда Митталь.

– Добрый вечер, – радостно окликнул её Поль, – моя фамилия Бонита, я директор СИИЕС, мы на десять договаривались о встрече с директором Антинеля.

– Ох да, – не прекращая печатать, Аманда подняла голову и виновато улыбнулась, – простите, у нас случилось ЧП в волновом, господин Норд сейчас там…присядьте пока, подождите. Вам что подать: чай, кофе, сок, что-нибудь покрепче?

Очарованный подобным сервисом, Бонита угнездился на мягком диванчике, вытеснив с него двух сиамских кошек. И, неспешно попивая крепкий «Эрл Грей» с курабье, понял, что выгнать его из этого райского местечка теперь смогут разве что при помощи роты ОМОНа. И что Седар на всю голову отмороженный, если сделал ноги из Антинеля.

За чаем с печенюшками Поль разговорился с Амандой о всяких приятных пустяковинах, но где-то через двадцать минут непринуждённой беседы Аманда начала заметно нервничать и даже пару раз ответила явно невпопад. Озадаченный, Бонита примолк, глядя, как Аманда покусывает нижнюю губу и ёрзает на стуле. В конце концов, девушка решилась заговорить:

– Господин Бонита, простите меня, ради Бога… но у меня закончилась смена, а дома грудной малыш, я только месяц назад родила… я бы ещё посидела в приёмной, но ребёнок… Это ничего, что я уйду? Вы тут без меня сами подождёте Норда? Я просто не знаю даже, когда он вернётся…

– Ой ну что вы, как можно, – Бонита сложил руки драматическим жестом, взирая на Аманду с немым укором. – Как же я смогу без вас ждать Норда? Совсем один, покинутый и брошенный, да ещё и поздним вечером, когда зло обретает силу?.. Не-ет, меня совершенно недопустимо одного оставлять, я ведь нервный, как падла, малейший странный шорох – и инфаркт гарантирован…

– Да будет вам, – хихикая, махнула на него рукой Аманда. – Ладно, спасибо огромное вам за понимание, я побежала. Если что, чай и сладости – в нижней секции стеллажа, угощайтесь, чем пожелаете. И удачи вам на собеседовании… я правда очень хочу, чтобы вас приняли к нам.

Попрощавшись с Амандой, Бонита некоторое время с интересом читал обнаруженный на столике журнал «Spectrochimica Acta». За окнами стало совсем темно, будто чернила разлили; директор всё не возвращался. Дочитав статью про новый лиганд с романтической аббревиатурой pizda, Поль отложил журнал и решил пойти покурить на лестницу, а то в уютном полусвете бра-тюльпанов и под мягкий гул сплит-системы его неумолимо тянуло в сон.

За дверью приёмной уходил в две стороны длинный коридор с дверями без табличек. Бонита поглядел направо. Потом налево. Потом снова направо. И с ужасом понял, что совершенно не помнит, с какой стороны он сюда пришёл. Суматошное изучение порядком изжамканной карты ничего ему не дало, кроме растущего ощущения паники и желания покричать «Люди! Ау!». В конце концов, Поль велел себе не психовать, и решил идти направо. После чего, преодолев метров сто безликого, слабо освещённого коридора, вышел на гулкую мраморную лестницу. Кажется, на ту, по которой он поднимался в приёмную. Или не на ту?.. Затравленно крутя кучерявой головой и вздрагивая от эха собственных шагов, Бонита спустился на один этаж, после чего лестница закончилась как явление. Впереди замаячили заросли тропических цветочков и ещё один тускло освещённый, бесконечный коридор с полом в шахматную клетку. Поль задумчиво уставился на торчащий из горшка длинный кривой кактус, пытаясь воззвать к своему благоразумию и тихо и мирно вернуться обратно в приёмную. А притаившееся было кошачье любопытство толкало при этом Бониту под лопатки и шептало на ушко: «Сидя всю жизнь в безопасном уютном уголке, никогда ничего интересного не узнаешь!». Устав от личностных дилемм, Поль выбрал путь наименьшего сопротивления и пошёл на поводу у собственного любопытства: с суровым лицом он оторвал от карты клочок, скатал его в шарик и аккуратно положил посреди коридора. Чтобы потом, если что, найти обратную дорогу. Как в сказочке про Гензель и Гретель.

…Через полчаса карта закончилась, а Поль таки нашёл курилку, обозначенную в пространстве наличием железного ведра с песком и огнетушителя, и теперь неспешно смолил свою Davidoff, пытаясь выдохнуть красивое колечко. Пока что, правда, получались только какие-то аморфные фигуры вроде тех, что обводят мелом на асфальте, но торопиться Полю было совершенно некуда.

«Интересно, что изучают в волновом отделе, и какое там может произойти ЧП?» – размышлял Поль, глядя сквозь призрачные завитки дыма, неспешно колыхавшиеся в воздухе, куда-то вверх по лестнице – в сумрак, до которого не дотягивался свет галогеновых ламп. Мысли его медленно перетекли из Антинеля вначале на Озёра, а потом и в Избор, его родной городок. Там-то других ламп, кроме галогеновых, не было – их запрещали использовать, считали опасными и вредными. И только ведьмы и учёные из Гильдии Изгнанников… и он сам…

– Да, и я понимаю, что использовать можно всё, если знаешь, как, – вслух тихо сказал сам себе Бонита, стряхивая пепел с сигареты в баночку из-под эстонских шпрот. Сказал – и едва не слетел с подоконника, когда из сумрака ему вежливо ответили:

– Думаю, вас не удивит, что я разделяю эту точку зрения… – секунда, и в ореоле белого света проступили очертания худой фигуры. А ещё спустя несколько мгновений Бонита обнаружил на лестнице напротив себя мужчину, с ног до головы наряженного в чёрное: от остроносых сапожек и джинсов до строгой блузы. Траурная одежда оттеняла удивительное белое, как будто фарфоровое лицо, и яркие золотисто-рыжие волосы до плеч.