Не успел он крикнуть Рыжику какое-нибудь предостережение вслед, как его найдёныш исчез за закрывшейся дверью. Диксон тут же вскочил, повиснув на поручне и пытаясь понять, что происходит в кабине. Звяканье стекла, короткий вскрик... кажется, звук падающих капель... (эх, если бы этот катафалк не грохотал, как ведро с болтами!..), треск разрываемой ткани, два голоса, смешок...

– Я буду ждать ровно час после рассвета, – прозвучал этот нереальный, стеклянный голос, когда дверь вновь откатилась и Рыжик вышагнул из кабины. – Но я не могу обещать тебе большего, утром у нас другое расписание.

– Да, я знаю. Спасибо, – повторив путь по салону, Рыжик очутился возле Камилло и грозно фыркнул на него, – ну, что ты тут болтаешься мокрым полотенцем? Я же тебе сказал, упади и расслабься! Нечего изображать упражнения на турнике, тут трамвай, а не Олимпиада, так что не позорься, сядь, люди смотрят...

Диксон вслед за взмахом Рыжиковой руки посмотрел на остальных пассажиров с маршрута 67д… и безо всяких пререканий плюхнулся на сиденье. Не потому, что в кои-то веки решил послушаться – просто ноги подкосились и язык к зубам прилип от ужаса.

В районе первой двери дремала, прислонившись виском к стеклу, девушка в чёрном пальто – в ладони её свесившейся к полу руки зияла сквозная дыра. Сбоку от них, тихо перешёптываясь, ехали ещё две девицы в длинных синих платьях; когда одна из них обернулась, Камилло увидел на её щеке узор из вшитых под кожу нитей медной проволоки. А на задней площадке читал газету «Изборские дни» невысокий крепкий мужчина с зашитым ртом.

– Мы с тобой на фоне прочей публики – самые нормальные во всём трамвае, – шепнул Рыжик на ухо Диксону, чтобы подбодрить. – Не бойся, им до нас нет никакого дела. В Некоузье ко всем нормально относятся, кроме ведьм. Они всех людей презирают, а водителей трамваев ненавидят и боятся, и вечно им пакостят... могут стрелку прямо перед вагоном перевести, или на рельсы разрыв-траву кинуть. Но это обычно днём, а ночью даже ведьмы стараются не перебегать дорогу обитателям трамвайного депо.

– А кто эти водителя трамваев? – одними губами спросил Камилло, косясь на дверь в кабину.

Рыжик, по-кошачьи сгорбившись, сидел рядом – лица за длинной чёлкой не видно.

– Как тебе сказать, – тихо отозвался он, поёжившись. Диксон поправил ему съехавший с плеча палантин и заметил край лежащего на колене ветхого, истлевшего бинта в пятнах йода и крови.

Рыжик, не обратив внимания на округлившиеся глаза Камилло, задумчиво продолжал, заворачиваясь в палантин:

– По поверью, когда в Депо, на озёрах, был зажжён первый ртутный фонарь, туда пришли они. Не обретшие покой. Их всех притянуло ртутью. Они очень разные, эти странные существа, населяющие трамвайное депо... Ну, а водители трамваев – это опоздавшие на поезда пассажиры, которым удалось избежать окончательной гибели. Это очень немногим удаётся... по разным причинам.

Рыжик вздохнул, понимая, что поступает сейчас как человек, дающий клубок шерсти не в меру резвому котёнку. Даже он сам, многое повидавший в мирах, изумлялся диким, невероятным правилам, законам и ритуалам Некоузского клина. Что уж говорить о Диксоне, просидевшем всю жизнь дома, в уютном гнезде, на... гм... яйцах. Хех.

Выслушав захватывающую информацию и с грехом пополам переварив её, Диксон вернулся к волновавшей его проблеме – то есть невесть откуда взявшемуся у Рыжика на запястье бинту.

– Так... а это что? – Камилло тронул кончиком пальца пожелтевшую от старости марлю.

– Диксон, ну ты что, не видишь сам? Это бинт, – слегка раздражённо пожал плечами Рыжик в ответ, запихивая повязку под манжету, чтобы не торчала. – Водитель мне от своего рукава оторвала, должно быть, я ей понравился, – Рыжик кивнул в сторону кабины. – Здесь ведь за проезд не деньгами платят...

Диксон, всё поняв, прикусил губу и опять поправил Рыжику его чёрный палантин в попытках хоть как-то посочувствовать.

Трамвай сбавил ход, в динамиках прозвенело: «Старое кладбище!».

На этой остановке в салон вошли две девочки с корзинками, лет семи-восьми на вид, в одинаковых небесно-голубых шапочках и пальто. Та, что с косичками, прошептала что-то коротко стриженной, деловито выудила из кармана аптекарский пузырёк с тёмной жидкостью и пошла к кабине.

– Проездной – дёшево и сердито, потому что можно не свою, – откомментировал Рыжик вполголоса. Девушка с медной проволокой на щеке обернулась к нему, откинув за плечо гриву пепельных волос:

– Что, правда? А мы не знаем, что так можно, платим своей всякий раз...

– Ну и зря, экономика должна быть экономной, – попенял им Рыжик. Девушки тут же оживлённо защебетали о чём-то, и мужик на задней площадке неодобрительно зашуршал газетой. Трамвай неожиданно дёрнуло, протестующе завизжали рельсы, и Диксон непроизвольно вцепился в Рыжика сразу двумя руками.

– Стрелку проходим, – сообщил тот, видя перекошенную физиономию Камилло, успевшего придумать тридцать три наиболее жутких объяснения происходящего – от украденных шпал до захвата трамвая террористами. – Сейчас свернём на Центральную линию и поедем с комфортом, её отремонтировали недавно...