Поль от этого зрелища замер на месте, в нелепой позе на краю подоконника, наклонившись вперёд и держась рукой за трубу батареи. Бонита был так ошарашен, что не замечал ни жгущего ладонь горячего металла, ни тлеющей в пальцах сигареты. Перед его мысленным взором с шелестом пролетела кавалькада старых, похороненных в глубинах души воспоминаний – сейчас они ожили, обрели цвет, рванулись на волю, снесли плотину из десяти мирных, проведённых в Марчелле лет. Несколько голосов одновременно заговорили в памяти Поля, заставляя его сердце подло трепетать и рвать привычный ритм. Голос Слады, девочки с чужой душой: «Я уже давно не верю в случайности и совпадения». Голос Стефании, северной ведьмы, которую Бонита будет помнить и оплакивать вечно: «На закате второй эпохи каждая встреча – часть сложной паутины магических взаимосвязей», а ещё: «Раны нашего мира будут зашиты Иглой хаоса, что снег, и тьма, и пламя». Белая кожа, чёрный наряд, огненные волосы… неужели пророчество Тэй Танари всё ещё действует?! Нет, Поль, погоди, не пори горячку…

Элен погибла, она приняла страшную смерть. И уже много лет молчат связавшие их когда-то воедино узы, и уже много лет память не тревожит Поля – даже там, где горит галогеновый свет… Бонита точно знал: Ливали мертва. Их связь разорвалась в ту поистине жуткую ночь, когда на Поля, уже покинувшего Озёра и их клин, обрушилась вся боль, весь страх Элен.

Изматывающее, иссушающее, безумное страдание – и вслед за тем серая стылая пустота. Без мыслей, без чувств. Бонита мог только догадываться, что сталось с его бывшей возлюбленной – правды он не хотел. Но Ливали погибла, и вместе с её смертью, с исчезновением уз закрылась дверь в Некоузье и всю прошлую жизнь Поля. Намертво. Раз и навсегда.

Так откуда теперь эти мысли, словно пробирающий ознобом стылый сквозняк – вначале о Гильдии, а потом о пророчестве и Игле Хаоса?..

– …комендантский час, – услышал какой-то обрывок фразы Бонита. Вынырнув из омута памяти, он очнулся и с отчаянным криком отпустил трубу батареи. Обожжённая ладонь болела так, что на глаза невольно навернулись слёзы. Морок в чёрном таращился на смятенного Бониту одним антрацитовым глазом – второй закрывала длинная чёлка. В этом взгляде было некоторое абстрактное сочувствие и капля недоумения. Ни попыток предложить помощь, ни желания уйти незнакомец не проявлял – он просто молча стоял напротив, не шевелясь, и смотрел. Видимо, Поль производил впечатление маловменяемой личности – и причём настолько маловменяемой, что обитатель Антинеля решил не делать резких движений, чтобы хуже не стало. Полю сделалось так стыдно, что он едва не сбежал, но Бонита всё-таки нашёл в себе силы извиниться. Прижимая к губам обожжённые пальцы, он несколько невнятно простонал:

– Простите, ради Бога… Я, должно быть, напугал вас… я не хотел, так получилось… простите.

– Вы – напугали меня?.. – мужчина изумлённо моргнул и спустился ещё на пару ступенек вниз.

– Как мило. К вашему сведению, в Антинеле нет ничего и никого, что может меня, как вы тут выразились, напугать. Скорее, несколько наоборот. Так вы в курсе, что уже через десять минут начинается комендантский час?

– Нет, – истерзанно отозвался Поль. Он всё ещё был не в силах перестать вздрагивать и отнять от лица отчаянно болевшие руки. Но, по крайней мере, всё же смог отвести безумный взгляд от своего собеседника. Снег, и тьма, и пламя… откуда-то я знаю его голос, такой бархатистый, но как будто чуть придушенный, с едва заметной хрипотцой, откуда? Где я его уже слышал?..

– А что за комендантский час? – решил на всякий случай уточнить Поль, а то вдруг он тут по незнанию чего-то нарушает. – Я, простите, не местный, я приехал из Марчеллы, из СИИЕС.

– О?.. – незнакомец по-птичьи склонил голову набок, и тут бедный, и без того измученный Поль узнал этот голос – голос человека, с которым он договаривался сегодня о встрече, голос директора Антинеля, он же Норд, он же (по классификации С. Седара) траурный моль…

– Я Поль Бонита, директор СИИЕС, – обморочно простонал химик. Звучало это примерно как «Пожалуйста, пристрелите меня, чтобы не мучиться!».

Норд подошёл ещё на шажок и чуть наклонился, вглядываясь в бледное треугольное личико Поля с отчаянными серыми глазищами и мелкими веснушками, обрамлённое каштановыми кудрями. Ему было удивительно, как это они так встретились: не в кабинете, за протокольным кофе и безликими вежливостями, а на лестнице в десятом, отданном волновикам корпусе, вокруг волшебного ведра с противопожарным песком.

Норду вообще всё нравилось подолгу рассматривать, а рассматривать Бониту было вдвойне интересно, потому что он был нездешний. Оттуда, из другого мира, спрятанного за каштанами и соснами, за кованой железной оградой – из мира, в котором Норд бывал очень редко, и потому одновременно опасался и любопытничал. А еще на директора НИИ Поль, с точки зрения Норда, был совершенно не похож. Не то тесто, не та душа. Мандариновый Сао Седар, хоть и предатель, людей видит и понимает сердцем, на инстинктах – он был прав, когда говорил, что Бонита этот погибает на своём посту. Его кошачья душа хочет событий, тайн, ночных вылазок по чердакам и гребням крыш при полной луне – а какие тайны и события в скучном, как тарелка остывшего супа, СИИЕС? Вот Антинель – это совсем другое дело…

– Поль Бонита… – негромко проговорил Норд, пробуя на вкус это имя. Поль поднял голову, глядя с вопросом и непонятной, глубоко спрятанной просьбой. Словно он задыхался, и лишь Норд мог открыть перед ним дверь или окно, дать ему глотнуть свежего воздуха и тем самым помочь выжить.

…а Поль действительно задыхался сейчас своим пониманием – да, это та самая Игла хаоса из древнего пророчества ведьмы-пряхи Танари, заключённая в человеческое обличье, в директора Антинеля Норда. Норда… «Когда встанешь к Северу лицом, увидишь – острие Иглы указывает на Запад», – вспомнил Поль, и его взгляд замер на узоре из родинок на фарфорово-белом лице Норда. Этот узор складывался в петельку, в игольное ушко, и наискосок через щёку и скулу прямой линией уходил влево, под высокий воротник блузы. Неужели?..

Увидеть бы само острие, и сомнений не останется: это не морок, не игра воспалённого воображения и растревоженной памяти. И перед Полем сейчас стоит тот, кому предназначено зашить, исцелить раны его родной земли. Его проклятой земли, разодранного гражданской войной Некоузья. Увидеть бы… убедиться бы…

И тогда, не давая себе времени на раздумья и сомнения, Бонита выдохнул сквозь стиснутые зубы, сделал шаг вперёд и вцепился не успевшему даже ахнуть Норду в высокий воротничок. Рванул его левый угол вниз – с такой силой, что с блузы с треском отлетело несколько пуговиц, раскатившихся по лестничной площадке, словно мёртвые птичьи глаза. Порванный чёрный шёлк соскользнул с левого плеча, Норд попытался прижать его растопыренными пальцами, но поздно: Бонита уже увидел. Вот оно, продолжение иглы – две родинки сбоку на шее, потом ещё три, одна за другой, над ключицей. И самая последняя, как бы в завершении узора – похожая на повисшую на острие иголки каплю. Всё. Это приговор. Плотина памяти рухнула, запертую в Некоузье дверь сорвало с петель ураганом, и снова от Поля больше ничего, ничего не зависит в этой жизни – он Лучник, хоть и потерявший свою Стрелу, и его судьба навек подчинена пророчеству Тэй Танари.