– Суп на плите, – ответил Рыжик на воткнутый ему в спину вопрошающий взгляд Камилло.

– Это на праздник Перемены украшения, мы ведь идём на Озёра, в трамвайное депо, а у них принято бинтовать шею и запястья, и вообще пристрачивать куски бинтов к одежде… Вспомни платье Ленточки – это типичный образец формы одежды обитателей депо. А я подумал-подумал, и решил цветы вышить. Ленточке должно понравиться. Кстати, дай свою рубашку, я тебе тоже ворот прострочу.

Пока Камилло рылся в шкафу, выбирая образец почище и посимпатичнее, Рыжик поднял «лапку», выдернув очередной расшитый бинт, и достал из машинки челнок. Подошёл к Диксону, взял его за руку, повернув ладонью вверх, деловито велел:

– Дай-ка, для вышивочки… – и, не успел Камилло опомниться, как Рыжик ловко ткнул в его безымянный палец иголкой. Макнул кончик нити в набухшую алую каплю – краска пробежала по ней, сделав всю катушку в челноке ярко-красной. Кивнул и, взяв белую рубашку, опять ушёл к Singer. Сунув уколотый палец в рот, любопытный Камилло подкрался поближе, глядя, как Рыжик вдевает белую нить с катушки в ушко на острие иголки, потом аккуратно вытаскивает алую нить из челнока и прижимает угол воротничка «лапкой». Примериваясь, Рыжик покачал чуткой рукой верхнее колесо машинки и с улыбкой посмотрел на затаившего дыхание Камилло.

– Let the magic begin, – сказал он, подмигнув Диксону. Взмах толкнувшей отполированный обод ладони, первое робкое «клац-клац» иголки – и началось шаманство. Слившийся в пятно от скорости вращения чугунный круг нижнего колеса, – остроносая баретка с чёрным бисером разгоняет Singer так, словно это «Майбах» или «Бентли». Танец иглы по ткани, порхание тонких пальцев, тянущих и поворачивающих белый лён рубашки…

Диксон изумлённо приоткрыл рот, забыв про уколотый палец, когда увидел, как на ворот его блузы ложится замысловатый узор из травинок, ромашек и одуванчиков: зелёных, серебристо-белых и солнечно-жёлтых. Машинка грохотала, словно пулемёт бойца Чапаевской армии или Ленточкин алюминиевый трамвай, Рыжик мечтательно напевал себе под нос. Когда вышивка была закончена, а Рыжик принялся изящненько обкусывать торчащие из воротника нитки, Камилло осведомился:

– И где это наш милорд научился так шить?

Рыжик замер с зажатой в зубах ниткой и молча уставился на Диксона. В его чёрных глазах был немой упрёк.

– Ну, не обижайся. Просто вспомнилось, как тебя Садерьер всё время упорно зовёт милордом и во множественном числе, – Камилло встал напротив, ещё разочек в профилактических целях лизнув уколотый палец.

– Ладно, можешь подшучивать надо мной на эту тему, если уж тебе так невтерпёж. А что до твоего вопроса, то я... – Рыжик откусил последнюю нитку и поднял Камиллову рубашку перед собой, держа её за плечи, – я ведь игла. А какое может быть у иглы предназначение?..

– Эм… уж точно – не варить супы! – успевший слазить в кастрюлю Диксон резко отпрыгнул от плиты. А вернее, от шибанувшего из кастрюли запашочка.

– Это всё органика, Камилло, не бойся, – беззаботно утешил Рыжик, меняя катушки в челноке.

– Будь лапой, сдай влево, ты мне свет загораживаешь.

– Извольте, милорд! – опять не удержался Диксон и предпочёл покормиться бутербродами с паштетом, запивая их чайком.

Кухню опять наполнил стрёкот машинки, от которого тряслись стёкла в рамах. Из-за него расслышать играющий Cherry Tree мобильный Рыжика они смогли только минут через десять.

– Ой, я не могу, поговори с ним сам! – со стоном велел Рыжик, сунув Диксону в руку свой гневно извивающийся LG. – Скажи, что я пошёл выносить мусор и меня сожрали лангольеры… Или что я внезапно окочурился, и лежу на катафалке весь такой красивый и грустный среди горшков с белыми гладиолусами. Короче, придумай что-нибудь, ты сообразительный!

– Э… алло, – сказал Камилло, в панике провожая взглядом два заколотых над ушами рыжих хохолка, шустро исчезающие с кухни в направлении входной двери. – Доре диас, то есть.

Рыжик где-то в коридоре издал странный тявкающий звук, словно кто-то прищемил ему хвост.

Диксон тут же вспотел.

– Гм. Здравствуйте, Камилло, – тоже каким-то странным голосом отозвался в телефоне Дьен.

– Я могу слышать… милорда?

– Ы… нет! – в муках родил патологически честный Диксон.

– Почему? – бархатным вишнёвым голоском вкрадчиво осведомился Садерьер.

– А он в магазине. За хлебушком, значит, пошёл. А что такое? – разыграл Камилло дурочку.

Рыжик в коридоре молча сползал по стене, содрогаясь в приступе тихой истерики.

– Я предупредить хотел, – сообщил Садерьер, покорно проглотив «хлебушек», – чтобы милорд не вздумал сегодня выходить из дома. Только, похоже, я уже опоздал… Вот дьявол.

– А в чём дело? – тут же сделал охотничью стойку Камилло.

– Сегодня весеннее равноденствие, этот день в Некоузском клине ещё называют Переменой. Существует обычай обмена вещами в этот день – самыми разными, подчас странными. А зная, гм… определённые склонности милорда, ему лучше даже не начинать этот процесс. Неизвестно, до чего он доменяется, и с кем…