– Возможно, наш светловолосый друг доберётся с вестью о нашем товаре и до Главы Гильдии, и до Ртутной Девы, хозяйки трамвайного депо. И тогда мы с тобой, Камилло, получим то, чего я совершенно не хочу, но вынужден буду принять, а ты хочешь, но пока ещё не осознал этого… Ну и за яйца тебе ещё дадут какой-нибудь приятный довесок, типа выводка трамвайных паучков или там катушки медного провода.

– Да, приятный, – Диксон передёрнулся, вспомнив основной источник тяжёлого электричества в Некоузье и заросли матовой паутины на стекле кабины Ленточкиного трамвая.

Они подошли к открытому кафе, откуда сладостно пахло ванильным сахаром и какао, и Камилло непроизвольно облизнулся на разложенные по корзиночкам кексики, крендельки и прочие пироженки, кошмар любого диетолога.

– Купи нам какао и имбирных печенюшек с гаданиями, – Рыжик сунул Диксону в руку пару монеток и вероломно улизнул прочь: от очередного прикатившего на круг трамвая шла стайка девушек, среди которых мелькала и белая Ленточкина грива с вплетёнными в причёску алыми маками. Камилло только досадливо плюнул в снег и засунул руки в карманы. Пальцы нащупали что-то круглое, и Диксон внезапно вспомнил об утреннем обмене с Элен Ливали. Он ведь до сих пор не отдал серебряный ключик с ушком в форме сердечка Рыжику! Потеряв интерес к выпечке, Камилло завертел головой, но поздно: и чёрное пальто неугомонного найдёныша, и кружевной наряд Ленточки уже растворились в общей круговерти танцующих на площади пар.

– Здрасьте! Меняетесь? – окликнули Диксона, и по круглой коробочке нетерпеливо постучал смуглый палец. Проследив взглядом дальше, Камилло обнаружил рядом долговязого носатого мальчишку, наряженного в явно не подходящее ему, с чужого плеча, белое пальто военного кроя с позументами. Мальчишка выжидательно таращился на него яркими золотисто-карими глазами.

– М… очень, очень вряд ли, – Камилло быстренько приховал коробочку в карман. Мальчишка было поскучнел, но потом вдруг ловким жестом фокусника вытащил у себя откуда-то из-за шиворота длинную серебряную цепочку, на которой висело нечто круглое – то ли пудреница, то ли брегет. На его крышечке красовалась отчеканенная ящерка, точь-в-точь как на выменянной у Элен коробочке с ключом. Камилло уставился на штуковину с оживлением. Смуглый мальчишка меж тем любовно обозрел свою приспособу, чмокнул ящерку на крышке и столь же молниеносно спрятал обратно. После чего, произведя все эти завлекательные действия, он широким жестом отодвинул охреневшего Диксона с дороги и деловито сообщил румяной девушке-кондитерше:

– Значит так, две плюшки с кленовым сиропом, пять пирожков с волчанкой, пару круассанов, конвертик с творогом, шоколадный крендель и штук семь кексиков с изюмом…

– Имбирное печенье, – пискнул откуда-то сзади Диксон, решивший не уступать свою очередь этому юному нахалу. – И ещё два какао, пожалуйста.

– Три какао, нет, лучше даже четыре, – поправил его юный нахал, сгрёб всю свою заказанную выпечку и в мгновение ока исчез одновременно в десяти взаимоисключающих направлениях.

– Сорок семь крон, пожалуйста, – прощебетала румяная кондитерша, пробивая чек. Камилло налился приятной помидорной краснотой от гнева, по-рыбьи молча хлопнул ртом и, так ничего и не сказав, полез в бумажник. Чувства, бушевавшие в его душе, были сейчас как никогда далеки от самаритянских. Хватит с него и одного подобранного на улице сиротки!!

Клокоча от гнева и пытаясь укусить собственные усы со злости, Диксон с кульком печенья и подносом с четырьмя чашками какао промаршировал к балюстраде, где находились столики и, как и везде, изобильно висели разноцветные бумажные фонарики.

Смуглый мальчишка обнаружился за первым же столиком: вытянув длинные ноги в красных джинсах, он энергично рубал шоколадный крендель, вгрызаясь в него так, что в сахарной пудре перепачкались не только щёки, но и оттопыренные уши. Диксон налетел на него, как коршун на цыплёнка:

– Ты, чумазое отродье подворотен Некоузья! Да я…

– У меня, вообще-то, имя есть. Меня, между прочим, Майло зовут, – сквозь крендель обиженно оповестил мальчишка, встал и отобрал у вконец выпавшего от такой наглости в аут Камилло его поднос с какао. – Вы садитесь, нечего маячить, словно майский столбик. В ногах правды нет, она находится между ними. Спасибо, кстати, за имбирное печенье, м-м, моё любимое…

Поскольку Камилло по-прежнему безмолвствовал и изображал элемент интерьера, «чумазое отродье» по имени Майло приветливо потянуло его за рукав пальто, чтобы Диксон всё-таки сел. И бесцеремонно запустило смуглую лапку в кулёк с имбирным печеньем.

– Это не тебе, гопота вокзальная! – отмер Камилло и шлёпнул Майло перчаткой по руке. – Это нам с Рыжиком, как, впрочем, и какао!

– Я всего одну-то возьму, – заизвивался Майло, временно прекратив жевать крендель и взирая на Камилло умоляющими золотисто-карими глазами. – Дядечка, неужели вам жалко для бедного сиротки одного-разъединственного печеньица? У вас ведь такие глаза добрые, вы не можете, не можете в праздник обделить едой бедного сиротку-у-у…

– Ещё как могу!! – рявкнул доведённый до ручки Камилло, схватил недогрызенный крендель Майло и так треснул им по столу, что наглый сиротка подскочил вместе со своим стулом.

– Особенно если учесть, что это именно я заплатил за весь этот беспредел!

Диксон ткнул огрызком кренделя в разложенный по всему столику кондитерский разврат.

– Так, дяденька, я не ел уже неделю, – заныл Майло, таща при этом в рот близлежащий кексик.

– У меня даже на трамвай крови нет, я сюда пешком из Никеля шёл! Падая по пути в голодные обмороки! Семь раз упал, пока дошёл… или десять?..

– Я последний раз повторяю: брысь из-за столика, пока уши не оторвал, нефть те в воду, чума носатая, – зло прошипел Диксон, сгребая всю снедь на свою сторону стола. – Кексик, так и быть, оставь себе, ты его уже обслюнить успел. Брысь, я кому говорю!