– Всё равно за ниточки твоих чувств дёргает кто-то ещё. Другой игрок, или даже несколько, – Рыжик задумчиво смотал Алину шёлковую ленточку в рулончик, потом сделал из него розу.

Селакес завороженно смотрела на его пальцы, любовно расправляющие лепестки «розочки».

Рыжик ходил по самому краешку Алиной души, как по берегу озера, и бесстрашно заглядывал внутрь, в глубину. Ещё чуть-чуть – и различит там, под толщей воды…

– Пошли отсюда, – резко сказала, даже приказала Селакес, и двинулась на тропинку к Депо, увязая в песке и чуть разведя руки для равновесия. Рыжик, склонив голову набок, внимательно смотрел ей в спину. Вода в озере, чуть заметно накатывая на берег маленькими волнами, что-то невнятно и неразборчиво шептала ему о розах и ландышах, о предательстве и верности, и о любви, и о смерти…

Извечные сказки, истории наших жизней, такие разные, но всё же одинаковые по сути.

– Ну? Ты идёшь, Ррыжичек? – полуобернувшись, Алия вопросительно выгнула левую бровь. Ей до того сильно хотелось поскорее убраться подальше от вкрадчивого шёпота воды, что Алия была готова даже не дожидаться Рыжика. Она подумала, что всего пару часов назад собиралась купаться – и передёрнулась. Вода оказалась продолжением тумана. И как в густой бело-молочной пелене Алии мерещились призраки, так и её собственное отражение в озере превращалось – если долго смотреть в глубину – в другое лицо. Очень похожее на Алию… но всё-таки не её.

– …да, иду, – Рыжик со вздохом распустил шёлковую «розочку» и побрёл к валуну, где лежали его сапожки. Алая лента тащилась за ним следом по песку, до жути напоминая кровавый след. Селакес даже зажмурилась, чтобы не видеть. Только сейчас девушка поняла, что ужасно устала – она ведь не спала всю ночь, готовясь к празднику Перемены.

– Мёртвые не прощают… они просто молча смотрят на тебя из тумана, из воды и даже из зеркала – и ждут… да, Алия? – совсем рядом, над плечом девушки, прошуршал голос Рыжика – как будто пересыпающийся в часах песок. Алия вздрогнула всем телом, словно раненый зверь, и еле слышно всхлипнула.

– У кого-то их совсем нет, а у кого-то – целое кладбище, – продолжал Рыжик. Он не собирался выпускать Алию из мёртвой петли своего лишённого выражения голоса, покуда она не расскажет ему… историю. Да, историю – как это сделали Дьен Садерьер, убивший своего брата, Камилло Диксон, нелепо потерявший самую главную драгоценность в своей жизни, и многие, многие другие, которые были до них.

– Уверена – у Элен Ливали как раз это кладбище и есть. Большое, просторное… ухоженное, с чистыми дорожками, с рядами ёлочек. Элен любит порядок, – глухо отозвалась Алия, еле-еле совладав с собой. Прошлое рвалось из неё наружу, но Алия Селакес держала очень, очень крепко – за эти годы она научилась. Талантливая девочка, отличная ученица, первая принципалка… Она не поддастся. Да, Рыжик – это Рыжик, существо со своими понятиями о морали и тому подобных вещах, но… но неизвестно, как он посмотрит на Алию, если она всё-таки выдернет из себя этот острый, беспощадный шип розы, что вонзился в её душу без малого семь лет назад.

– В Ливали я уверен не меньше твоего. А что насчёт тебя, Алия Селакес?.. – Рыжик коснулся губами её шеи. Алия всё стояла с закрытыми глазами, похожая сейчас на девушку-трамвайщицу, обернув незрячее лицо к равнодушному небу и чуть запрокинув голову. – Что за имена написаны на надгробных плитах? Или же ты малодушно предпочла забыть, как их звали?.. Расскажи мне, первая принципалка, апологет уз и нового Некоузья – …

– О, Ррыжик, как ты жесток, – тихо прошептала Алия.

– Я не жесток, Алия. Я мог бы в одно движение выбить табурет из-под твоих ног, – образно выражаясь, – доказав, что мир не имеет ничего общего с представлениями о нём стайки милых и самовлюблённых девочек-принципалок, – равнодушно отозвался Рыжик. – И я сам точно так же обвинял в жестокости одного… одно создание, и я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но тебе нужно быть готовым к таким вопросам, Алия Селакес, раз ты избрала тот путь, которым идёшь. Сейчас спрашиваю я, тот, кто выслушает и не осудит; разве может дневник, в котором пишут о тайнах и грехах, осуждать пишущего?.. Но спросить может кто угодно. Эмигрант из Берёзников. Ребёнок убитого тобой старовера из-за Стеклянного моста. Или твоя собственная…

– Хватит! – Алия, наконец, распахнула глаза, круто развернувшись к Рыжику. Тот, пока тихо нашёптывал ей, успел повязать шёлковую ленту себе на шею, и теперь походил на казнённого на гильотине – в тот момент, когда палач ещё не схватил его за волосы, показывая голову жадно копошащейся толпе.

– Хватит, я поняла, чего ты хочешь… Элен Ливали говорила нам, что ты обожаешь сказки – и чем страшнее, тем лучше. Ну что же, Ррыжичек, Иголка, которая ранит, а не шьёт – я расскажу тебе сказку… думаю, она… оправдает твои ожидания, – губы Селакес горько скривились.

– Вообще-то, я никого не вынуждаю, – Рыжик незначаще улыбнулся, больше самому себе, чем Алии. – Но ты – случай особый… ты предпочитаешь носить в себе яд, но не выпить противоядие, потому что оно горькое… храбрая девочка.

– А может, ты и прав. Только давай уйдём отсюда, – Алия повела плечами и пошла дальше, по направлению к посёлку трамвайщиц. – У меня там подружка есть, Тамсин с сорок восьмого, я часто на её трамвае езжу. Можно у неё посидеть… всё равно мне нужно собраться с мыслями и с духом. Может, я вообще передумаю по дороге!!

– Узнаю Женщину-Загадку Селакес, – едва слышно пробормотал Рыжик себе под нос, и опять чуть улыбнулся.

====== 32. Тёмно-красная бусина ======

...Они сидели на просторной кухне домика трамвайщиц – друг напротив друга, разделённые столом, как шахматной доской. Это ощущение усиливалось из-за клетчатой, коричнево-жёлтой скатерти. Она напоминала Рыжику старый, ломанный-переломанный зонтик с вывихнутыми спицами. Когда начались дожди, Диксон оставил его себе, а своему найдёнышу купил новый, стильный, молочно-белый, с замысловатыми иероглифами и с бубенчиками по краям. Рыжик не стал рассказывать Камилло, что стильные иероглифы на новоприобретении переводятся как «клеёнка», «не мокро» и «для девочек и старше», и покорно ходил с зонтом, надеясь, что кроме него, в Фабричном квартале по-китайски никто не понимает. Клетчатый пережиток прошлого ему был куда более симпатичен, чем китайский новодел. Рыжик с удовольствием махнулся бы на него с Камилло обратно, но не хотел обижать подарившего ему новый зонт старикана. Когда Диксон не видел, Рыжик подвязывал старому зонтику спицы крепчайшими шёлковыми нитями и иногда даже разговаривал с ним, как с раненым зверьком, уверяя, что они с Камилло его вылечат и ни в жизни не выкинут на помойку. Никогда-никогда. Зонтик вздыхал и верил…