– И теперь ты хочешь её включить здесь, чтобы перекрыть все проделанные Ливали бреши и запереть её офицеров в Антинеле? – восхищённо спросил Диксон, хватая от избытка чувств себя самого за свитер.

Поль с довольной улыбкой кивнул; Камилло тоже интенсивно закивал, потом призадумался и осторожно спросил:

– Слушай, а офицеры Ливали не разнесут со злости весь этот твой НИИ? Там всё-таки мирное население, учёные...

– Не разнесут. Без подпитки узами они даже от линолеума не отклеятся. Ведь колодцев с лёгким электричеством нет нигде, кроме Некоузья. Когда клин закроется, то, образно выражаясь, створкой двери им оборвёт всю связь с мощностями интерната. Поэтому, пока Элен будет развлекать Рыжика чаем и рассказами о том, какая она вся прекрасная и нежная, словно ландыша цветок, нам с тобой надлежит пробраться к машине и как-то включить прибор. Надеюсь, что Рыжик не переборщил при его изготовлении с кнопками, верньерами и непонятными надписями иероглифами...

– Там всегда один выключатель... эта зараза его в нашем подъезде ночью оторвала, – Диксон обнял себя за плечи, и в его светлых глазах сизым туманом всколыхнулась безнадёжная грусть по Рыжику.

Зря, зря он разрешил своему найдёнышу соваться в эти проклятые земли, надо было не слушать уверений «Это просто праздник, что там может случиться плохого», надо было запереть, спрятать... спасти. Поль дёрнул рукой, и на идеально отмытый кафельный пол ссыпался столбик безмолвного пепла. Проговорил тихо:

– Ты не спас бы. Мы с ним из одного вещества созданы, беспокойная ртуть в наших венах... Мы можем лишь ненадолго опуститься и отдохнуть на полянке с ландышами или на ромашковом поле – а потом нас снова потянет в болота и топи, ловить блуждающие огоньки да слушать цапель.

– Поль, а Поль, а скажи мне... – Камилло осторожно подкрадывался к сокровенным тайнам Бониты, прислушиваясь к хрусту льда под ботинками.

– Я останусь с Элен, – спокойно ответил тот, встретив взгляд Камилло. – Я уже решил. Лучник, у которого нет стрел – хотя бы одной Стрелы... он уже не лучник. Ведь это я, послушай, это именно я отправляю её в полет, задаю ей направление. Тогда я был слишком молод и не понимал взаимосвязей вещей и людей нашего мира. Теперь понимаю. Всё, что случается – оно не случайно. Ты, сын ведьмы, узмар, встретил Рыжика – и никто другой этого не смог бы сделать. Не горюй над тем, чего у тебя нет. Радуйся тому, что у тебя есть... Камилло.

Они снова посмотрели друг другу в глаза, залитые прозрачными водами галогенового света.

Тень Камилло положила ему руки на плечи, и Диксон ощутил это прикосновение сквозь пряжу свитера; тень Поля склонила голову с косами-бараночками и смотрела в пол, словно ей было стыдно.

В повисшей тишине они, наконец, услышали задыхающийся, зло-отчаянный голосок Селии, явно орущей уже не меньше десяти минут:

– Выходите! Выходите, сколько уже можно там сидеть! Или стоять! Или что вы там друг с другом делаете вообще...

– Какая испорченная девочка, – ласково сказал ей сквозь дверь Бонита, не изъявляя никакого желания отпереть. – И между прочим, это от твоего какао и уносят меня, и уносят меня в звенящую снежную даль три белых коня, эх три белых коня – биде, унитаз, писсуар...

Селия поперхнулась очередным воплем и контуженно затихла. Поль подмигнул жующему свои усы в попытке не засмеяться в голос Камилло, и вновь угнездился на подоконнике, вытянув шею и выглядывая в ту небольшую часть окна, что не была замазана белой краской.

– Конечно, тут несколько не хватает камина, пледа, трубки и скрипки, но… но зато отлично просматривается подъезд к интернату, и никто не стоит над душой с блокнотиком и карандашиком... не так ли, доктор Диксон?

– Определённо, – поддакнул Камилло, опираясь рядом о стену и меланхолично глядя на текущую из кранов водичку.

– Тем более, чувствую я, что ждать в этом чистилище нам осталось не так уж долго...

Мёд и дёготь

– Что здесь было вообще, сожри вас медь?! – Анияка, в отличие от своей всегда корректной мамы Слады, в выражениях не стеснялась. Да и как было не орать, когда приходишь домой вместе с Шэгги, успешно одержав победу над детьми никельщиков и закидав их снежками так, что они с визгом и жалобами убежали за мост – а дома вот это всё!

Начиная от развороченного окна в выстуженной кухне, сквозь которое явно кого-то выкинули со второго этажа мордой в снег, и заканчивая Смайликом с исцарапанной шеей, нервно пьющего прямо из бутылки настойку из шпальника. Которая вообще принадлежит Шэггиному папе, и потому трогать которую по силе риска равносильно одиночному походу на Задний двор. Даже, пожалуй, покруче.

Шэгги маячил за спиной разгневанной Анияки, слегка стыдливо прикрывая варежкой синяк на скуле, и молчал.

– Вечно вы где-то шляетесь, когда позарез нужны, – угрюмо сказала Тин-Тин, подметавшая на совок битые стекляшки и какие-то странные железные колючки, невесть откуда появившиеся в их кухне. – Тут были ведьма, иголка и лживая льстивая девица из Кирпичного, которые все передрались за дневник Смайликовой мамы и едва не поубивали и нас. А ведь врали, что хотят Майло в узмары посвятить... какая гадость!

Она досадливо бросила веник в угол, под мойку, и ссыпала мусор в жестяное ведро. Анияка немо хлопнула ртом, словно рыба.

– Смайлик, тебя душили? – со смесью сочувствия и зависти к покрытому боевой славой другу осведомился Шэгги. Руку от синяка он убрал.

– Да, проводами, – хрипло ответил Майло, отрываясь от горлышка бутылки. Казалось, немалый градус настойки мальчишку вообще не берёт: Майло по-прежнему то и дело коротко вздрагивал, как от удара током, и смотрел себе через плечо. – Шэг, твой отец скоро приедет?