Шрифт:
Ньютон, как и Джоэл стал частым гостем на наших вечеринках.
Однажды мы с Томом решили отправиться на посвящённый фантастике конвент в Тампу, расположенную в паре часов пути на север. Мы позвали Ньютона с собой. Он согласился с энтузиазмом, хотя никогда на конвентах не бывал. Это был его первый выход в широкий мир. Он ходил на семинары, смотрел с открытым ртом на людей в костюмах фантастических персонажей и пожимал руки известным авторам. «Это был здорово!» — сказал он в конце воскресенья. «Хотел бы я проводить так каждые выходные!»
«Вот что я скажу», — ответил я. «Давайте устроим конвент в твою честь!»
Я пошутил, но в нашем социальном кругу в Сарасоте такие шутки были небезопасны. Идея быстро сбежала от меня. О ней пронюхала Целести и решила, что это было бы чудесно. Ещё до того, как я понял что происходит, мы уже планировали вечеринку под названием «РуфусКон», в честь имени, которое Ньютон использовал на BBS.
Мы с Целести сильно недооценили возможную популярность РуфусКона и приняли неудачное решение провести его в нашей квартире. В своём необузданном пессимизме я ожидал скромную вечеринку, возможно дюжину близких друзей или что-то в этом духе.
Я прорекламировал РуфусКон на BBS и расклеил в кампусе листовки. Мы с Целести украсили квартиру рождественскими гирляндами и повесили на двери огромный баннер с надписью «РуфусКон», сделанный из старомодной перфорированной бумаги для печатающего устройства.
С приходом вечера начали прибывать люди. Джоэл пришёл в невероятном костюме розового кролика, скрывавшим всё тело. Они с Целести на некоторое время скрылись за дверью спальни, откуда донеслось хихиканье, сменившееся относительно громкими стонами. Вернулись они с широченными улыбками. Целести сказала: «Я никогда раньше не делала этого с мужчиной в костюме кролика. Это было здорово!»
«Ясное дело! Мы слышали отсюда всё», — ответил я. Она зарделась и, продолжая улыбаться, взяла его за руку.
До того, как я окончательно понял, что ситуация выходит из под контроля, в нашей крохотной квартире с одной спальней было уже человек пятьдесят, а ещё несколько дюжин оставались снаружи, смеясь и выпивая. Кто-то постучал в дверь. Я открыл её и обнаружил компанию, нагруженную музыкальными инструментами и аппаратурой. Никого из них мне раньше не встречалось. Я моргнул: «Я могу вам чем-нибудь помочь?»
Один из них спросил: «Это РуфусКон?»
Я указал на баннер: «Да. А вы кто?»
«Мы ансамбль. Где нам расположиться?»
В последовавшие недели РуфусКон превратился в легенду. В кампусе и на BBS о нём говорили не переставая. «Ты был на РуфусКоне?» «Ты слышал о РуфусКоне?» «Чувак, РуфусКон был изумителен! Тебе надо было там быть!» Он был настолько успешным, что мы сделали его ежегодным и провели потом РуфусКон II и РуфусКон III.
Наши соседи оказались не в таком восторге. Задача приглаживания взъерошенных перьев и восстановления добрососедских отношений пала на Целести, чья выдающаяся сердечность, к счастью, оказалась более чем достаточной для решения этой проблемы.
РуфусКон укрепил место Ньютона в нашем внутреннем круге — группе регулярно зависавшей в нашей квартире. Он также укрепил отношения между Целести и Джоэлом. Целести, я, Бен и Джоэл, Ньютон и Том, а также ещё трое или четверо наших друзей являлись ядром, вокруг которого вращался более широкий социальный круг — иногда ближе, иногда дальше. Дружба между мной и Ньютоном очень укрепилась.
Я был счастлив — счастливее, чем когда-либо на моей памяти. У меня не было партнёрш кроме Целести, но был тесный круг друзей. Целести счастливо жила со мной и встречалась с Джоэлом и Беном. Я радовался её радости.
Но за каждым летом приходит зима. Не зная того, я уже посеял семена ужаснейших моментов моей жизни и уже выбрал курс, ведущий к столкновению с моими личными демонами. Несмотря на всё то, чему я научился, я по-прежнему недостаточно хорошо разбирался в себе самом, что принесло в мою жизнь и в жизни тех, кого я больше всего любил, страшную боль.
6
Жизнь продолжалась. Переезд из кампуса дал мне прекрасные возможности в области общественной жизни, но с более приземлённой точки зрения он оказал ужасное влияние на мою учёбу. Езда в кампус и обратно меня раздражала, так что я стал появляться на занятиях всё реже и реже. Хуже того, у меня возникли проблемы с концентрацией внимания. Я постоянно менял специализацию. Каждый раз, когда новый предмет выглядел интересным или университет анонсировал новую программу я думал: «Вау, это звучит чудесно! Я хочу этим заниматься!»
В Лихайском университете я хотел учиться на инженера по компьютерам. Невежество профессоров убило это желание. В местном колледже во Флориде я специализировался на информатике. В Новом Колледже я начал с психологии. Одним из профильных предметов была психолингвистика. Преподаватель этого предмета вскоре сменил работу на обучение Клингону (похоже, обучение этому придуманному языку оплачивалось куда лучше, чем преподавание в колледже). Он заразил меня страстью к языкам, и я сменил специализацию на лингвистику. Так как я хотел лучше понять то, как язык влияет на наше виденье мира, я взял себе курс когнитивных наук. Занятия вёл рассеянный парень, редко надевавший обувь и имевший привычку прерываться на полуслове со словами: «Давайте сделаем пятиминутный перерыв», после чего удалялся, чтоб записать что-нибудь в тетрадь, которую хранил у себя в кабинете. Благодаря этому преподавателю я понял, что хочу больше узнать о том, как работает мозг и переключился на когнитивые науки. Но очень скоро я был разочарован тем, на чём были сосредоточены большинство учёных в этой области. Я хотел узнать как именно мозг делает те удивительные вещи, которые он делает, так что я взял курс нейрофизиологии, во время которого понял, что мозг является самой поразительной штукой, которую только можно вообразить. В следующем семестре я сменил специализацию на нейробиологию.