Как и предсказывал Викентий Сигизмундович, художник отнёсся к их вторжению в своё жилище с удивлением, но спокойно. Пригласил на кухню, налил крепкого чаю, угостил халвой с миндалём, свежей пахлавой и вареньем из зелёных грецких орехов – он оказался большим любителем восточных сладостей.

Радзинский, перебирая большие плотные листы, варварски утрамбованные в пухлые папки с завязками, с огромным любопытством разглядывал попадающиеся ему портреты – в основном карандашные и пастельные.

– Скажи, Серёж, – мягко и бархатисто обратился он к Карсавину. – А ты по какому принципу натуру себе выбираешь? Я имею в виду незнакомых людей. Вот на Андрюшу ты внимание обратил, потому что музыку услышал. Остальных ты ведь тоже не просто так для себя отметил…

Сергей замер, как будто чем-то поражённый, а потом доверчиво и непосредственно рассмеялся:

– Я только сейчас понял, что так и было. Я на самом деле про каждого могу рассказать, чем он меня заинтересовал…

– Как ни странно – и я могу это объяснить, – пробормотал Радзинский, напряжённо копаясь в рисунках. – О! – вдруг торжествующе воскликнул он. – А вот и Роман Аркадьич!

Руднев вздрогнул и пролил на стол чай. Пока Сергей вытирал чайную лужицу, господин адвокат нервно разглядывал запечатлённое искусной рукой художника выразительное лицо своего юного компаньона.

– Я заметил его в метро, – пояснил, заглядывая ему через плечо Сергей. – Он стоял прямо напротив – очень удобно. Я поднял глаза и меня словно обожгло: такой взгляд… убийственный… А потом он взмахнул плащом… ну, то есть, не взмахнул – это мне так показалось – и гордо так голову вскинул. Я не удержался – такой профиль! И быстренько в блокноте его набросал. А потом дома сделал этот рисунок – мне очень хотелось запечатлеть его в цвете. После этого, кстати, всё и началось… – Он обвёл рукой стены, увешанные портретами дона Висенте и прочих персонажей своего литературного произведения. – А… Вы хотите сказать, – замялся художник, – что я выбрал именно этих людей не случайно?

– Но ведь ты же сам только что это подтвердил! – с недоумением воззрился на него Радзинский.

– Согласен, – художник наморщил лоб, мучительно пытаясь уловить ускользающую от него закономерность.

– Не можешь понять, что у них у всех общего? – усмехнулся Радзинский. – Я тебе подскажу: у всех этих людей ярко выраженные экстрасенсорные способности. А ты у нас, вроде как локатор… Ну, рассказывай давай – что ты там ещё у нас видишь?

Сергей был заметно озадачен:

– Нет, я много чего вижу, но я привык думать, что это… моя фантазия, что ли… Что я достраиваю действительность с помощью воображения, как бы преобразую её для себя в некие художественные символы…

– Ну например? – не отступал Радзинский.

– Например, – Карсавин смутился. – Я вижу людей в цвете. Каждый закутан в цветное облако. В них бывают затемнения и провалы, вкрапления разные туманные, или вспышки ярких цветов…

Радзинский чуть не поперхнулся:

– Ты с Луны, что ли свалился? Про ясновидение, про ауры ничего не слыхал?

– Ну, почему – слышал, конечно, – пристыжено пожал плечами художник и виновато глянул на Викентия Сигизмундовича. – Но мне и в голову не приходило… Я просто живу в своём мире, где люди превращаются в цветные пятна – красивые и не очень. Вижу сны, которые сбываются… Но я всегда считал, что творческим людям свойственна некоторая обострённость восприятия, которая помогает им в виде ярких образов уловить и выразить суть встречающихся в реальности феноменов…

– А почему ты ауры только у детей рисуешь? – полюбопытствовал Радзинский, продолжая разглядывать рисунки.

Художник смущённо улыбнулся:

– Ну, потому что у детей они очень светлые…

====== Глава 110. Идентификация ======

Переступив порог дома, Карсавин смущённо замер, увидев множество незнакомых людей, воззрившихся на него – кто с удивлением, кто с любопытством. Радзинский легонько подтолкнул его в спину:

– Проходи, не стесняйся. Поверь, здесь все тебе будут рады.

– Кеш! – с лестницы вихрем слетел Аверин. – Где ты был? Я уже начал волноваться! – Он осёкся, заметив гостя, и вопросительно взглянул на Радзинского.

– Знакомьтесь, господа, – громогласно пророкотал Викентий Сигизмундович. – Сергей Карсавин! Прошу любить и жаловать!

Все присутствующие потихоньку стали подтягиваться к двери. Николай Николаевич первым доброжелательно улыбнулся, не сводя с нового знакомого внимательных глаз, и представился, протягивая художнику руку. Но тот, похоже, превратился в статую: он глядел на Аверина так ошарашено, что забыл даже моргать.

– Что – впечатляет? – понимающе хмыкнул сзади Радзинский. – Со мной было то же самое, когда я впервые его увидел. Стоял, отрыв рот, и таращился, как идиот.

Вместо ответа Карсавин скинул с плеча вместительную сумку и торопливо извлёк из неё свой блокнот и коробку с пастельными мелками.

– Позвольте… Прошу Вас, не уходите… Я быстро… – сбивчиво заговорил художник, лихорадочными штрихами намечая контуры бесплотной аверинской фигуры и пальцем растушёвывая окружающее её слепящее белое с радужным отливом сияние. Рывком перевернув лист, он также быстро принялся набрасывать крупным планом его портрет.