Николай Николаевич беспомощно взглянул на Радзинского, тот в ответ сурово сдвинул брови:

– Смирно стой!

– Я могу уже войти? – недовольно прошипел сзади Руднев, которому атлетическая фигура Радзинского загораживала вход в дом.

– Конечно, Заинька! – умильно пропел Викентий Сигизмундович и, невероятно счастливый от распиравшей его радости, стиснул господина адвоката в объятьях и оглушительно-звонко чмокнул его прямо в ухо.

Аверин закашлялся, стараясь подавить смех, когда господин адвокат, пытающийся сохранить остатки достоинства, с невозмутимым видом проследовал мимо, и мягко обратился к гостю:

– Может быть, Вы уже войдёте, Серёжа?

– Ой… Простите!.. – смутился Карсавин. – Мне так неловко! Я вечно у кого-нибудь под ногами путаюсь…

– Перестаньте извиняться! – принялся отчитывать его Николай Николаевич, подводя к вешалке и помогая избавиться от пальто и шарфа. – Вы наш гость. Мы сами Вас позвали – как Вы можете нам мешать? И не надо говорить о себе в таком уничижительном тоне…

Он взял под локоток оставшегося в белом, крупной вязки, свитере и голубых джинсах гостя, и подвёл его к сначала к Панарину.

– Евгений, – бодро представился тот, энергично встряхнув руку художника. И покосился на Радзинского, как будто хотел срочно поделиться своими соображениями по поводу нового знакомого. Викентий Сигизмундович сделал успокаивающий жест рукой – мол, потом, потом, я в курсе…

– Кирилл, – лучезарно улыбнулся Бергер, и все заметили, как рука Карсавина машинально потянулась за блокнотом, но – увы! – блокнот остался в кармане пальто.

– О! Роман Аркадьевич, если не ошибаюсь, – вдруг радостно воскликнул сам художник, заметив на заднем плане знакомый чёрный зловещий силуэт.

Роман склонил голову набок и оценивающе прищурился. Ничего не сказал, перевёл вопросительный взгляд на Радзинского.

– Сейчас всё объясню, – покорно поднимая кверху руки, радостно пробасил тот и потянулся к брошенным на сундук тетрадям и папкам.

– Дон Висенте, значит? – жизнерадостно хохотал Радзинский, похлопывая по плечу раздражённого Романа. – Выходит, мы тёзки!

– Несомненно, это честь для меня, – ядовито процедил тот в ответ.

Бергер, как-то слишком поспешно вонзая зубы в румяный пирожок с капустой, опустил подозрительно заблестевшие глаза и тут же закашлялся, поперхнувшись – попытка побороть таким способом рвущийся на волю смех бесславно провалилась.

Ещё больше помрачневший Роман от души стукнул товарища по спине.

– И ты, Брут? – пробормотал он сквозь зубы, с укоризной глядя на побагровевшего от кашля Кирилла.

– Коль, чаю Кирюхе налей! – Радзинский потянулся через стол, чтобы забрать у Аверина чашку, но Роман опередил его, явно не желая уступать кому-то возможность поухаживать за своим ненаглядным Кирюшей.

– «Люта, как преисподняя, ревность…», – меланхолично прокомментировал эту ситуацию Панарин, задумчиво перелистывая одну из карсавинских тетрадочек. (Роман дёрнулся, едва не пролив чай, и метнул в доктора полный ненависти взгляд). – Господи, каким же ты был заморышем, Кирилл Александрович! – невозмутимо вздохнул тем временем доктор, разглядывая рисунок на полях. – Твой хозяин, похоже, держал тебя в чёрном теле…

– Ну, я же не съесть его собирался!!! – прошипел Роман и, отшвырнув стул, в бешенстве вылетел из комнаты.

– Отдайте. Пожалуйста. – Бергер встал и протянул руку к лежащей перед доктором тетрадке. Голос его дрожал от волнения.

Не сговариваясь, все дружно протянули ему карсавинские записи. Сидевший с краю Николай Николаевич аккуратно сложил их стопкой и заботливо вложил Кириллу в руки.

– Спасибо, – прошептал Кирилл. – Извините, я пойду.

– Кеш, сколько можно тебе говорить! – взорвался Аверин, когда за Бергером закрылась дверь. – Это не шутки! Он в качестве подростка Ромы Князева себя уже не воспринимает! Он полностью идентифицирует себя с этим проклятым доном! Он относится к Кириллу, как к своему ребёнку! Ты хочешь до психушки его довести?! Иди и немедленно сделай что-нибудь!!! Переключи его внимание с Кирилла на тех, кто действительно в этом нуждается! Пусть со своим неумеренным рвением заботится о тех, кто с ним в одной связке – кому он действительно должен!

– Но ты же запретил мне… вмешиваться… таким образом… – выразительно шевельнул бровями Радзинский.

– Не строй из себя дурачка! – глаза Аверина сверкнули сталью. – На доброе дело благословения не надо!.. – и он принялся решительно выталкивать Радзинского за дверь.

– Так я могу?.. – многозначительно намекал на что-то Викентий Сигизмундович, делая загадочные пассы руками.

– Можешь! – категорично отрезал Николай Николаевич.

– А, ну тогда ладно, – ухмыльнулся дед и, послав Аверину воздушный поцелуй, шагнул за порог.

– Ром, – нерешительно позвал в темноту Кирилл, осторожно ступая в комнату. – Вот все эти тетрадки. Держи – они твои.

– Возьми себе, – хрипло отозвался Роман, и Бергер чуть не подпрыгнул – тот, оказывается, сидел на стуле у двери, прямо за его спиной.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты оставил их у себя.

– Хорошо, – после короткого раздумья согласился Кирилл. Наощупь открыл комод и запихнул свою ношу в самый дальний угол ящика. – Не сердись, Ром, – он присел перед стулом на корточки и взял Романа за руку. – Тебя не должно это трогать. Это прошлое – понимаешь? Не вспоминай больше. Думай о том, что нужно делать сейчас.