– А если я умру, я сюда попаду? – почему-то спросил вдруг Роман.

– Вряд ли, – улыбнулся старец. – Ну, может, только в том случае, если твой наставник убьёт тебя с особой жестокостью. Хотя твоё место всё-таки не здесь.

– А можно лишиться магии? – снова невпопад ляпнул Роман.

– Какой ты сегодня рассеянный, – удивлённо покосился на него старик и погладил свою бороду. – Что ты называешь магией?

Роман только открыл рот и закрыл его обратно.

– Ясно, – понимающе покивал старец. – Ты говоришь о своих способностях.

– Да! – горячо подтвердил Роман.

– Скажи, ты можешь снова стать младенцем?

– Нет, конечно!

– Тогда о чём ты спрашиваешь? Твой духовный возраст нельзя изменить.

– Я не совсем понял…

– Ты должен вспомнить. Думай об этом.

– Как? Что я должен сделать, чтобы вспомнить?

– Ты должен сделать всё возможное.

– И невозможное тоже?

– Да, – засмеялся старец.

– А как Вас зовут?

– А как тебя зовут?

– Я… не помню?

– Верно.

Ливень прекратился. Деревья замерли неподвижно, красуясь алмазными брызгами. Долина превратилась в изумрудное покрывало, сплошь усыпанное сияющими на солнце драгоценностями.

– Я не хочу возвращаться.

– Ты хочешь вспомнить. И для этого ты должен вернуться.

Роман засмеялся и подставил горячим прикосновениям солнца свой великолепный профиль, словно созданный для того, чтобы его чеканили на монетах.

– Вы никак не собираетесь мне помогать? – прищурился он от яркого света.

– Ты уже получил всё, что нужно, – пожал плечами старец.

– Ключ?! – взволнованно воскликнул Роман, подскакивая на месте. – И как долго Вы собирались морочить мне голову?!

– В прошлой жизни ты был сообразительнее… – старец покачал головой.

– Я уже устал обижаться, – Роман махнул рукой. – Все кому не лень с удовольствием пеняют мне на мою тупость.

– Так потихоньку и станешь святым, – старец, посмеиваясь, протянул ему половину ароматной лепёшки. – Смирение – ключ к совершенству.

«Бергер, сволочь, ответь мне немедленно!!!» – мысленно взывал Роман, пронзая взглядом ночную тьму. – «Ну, пожалуйста. Я же знаю, что ты меня слышишь!». – Но строптивый ботаник не откликался. Роман устало закрыл глаза и тут же увидел Бергера.

Кирилл сидел на крыльце бревенчатого домика. Вековые деревья вокруг тёмными силуэтами упирались в ночное небо, угрожающе покачивая ветвями. Глухой шум ветра в листве – великаны пришли в движение, завздыхали, замахали гигантскими лапами.

Кирилл смотрел на гостя, привалившись боком к перилам, и молчал. Роман сделал шаг навстречу. Бергер заметно напрягся. Роман нахмурился.

– Я должен вспомнить, – требовательно заявил он. – Ты обязан мне помочь.

За спиной Романа раздался басовитый смешок.

– Горазд же ты, Шойфет, свою работу на других перекладывать! – ехидно протянул дед.

Роман резко обернулся. Радзинский, скрестив руки на груди, стоял так близко к нему, что Роман даже отшатнулся и, возможно, упал бы, если бы с другой стороны его не подхватил под локоть Аверин. Отпустив Романа, учитель придержал сползающую с плеч куртку, которая явно была ему ужасно велика.

– Мальчик у вас немой? – зло прошипел раздосадованный Роман.

– Мальчик у нас не твой, – загоготал Радзинский.

– Дурацкие у Вас шутки!

– Какой гость, такие и шутки!

Тут раздался звонкий смех: Кирилл, закрыв лицо руками, самозабвенно захохотал, низко склонившись к коленям. Николай Николаевич тоже не выдержал и прыснул со смеху. Тут же покатился со смеху и Радзинский.

Роман в бессильной злобе сжал кулаки и от всей души пожелал немедленно оказаться подальше отсюда. Желание его исполнилось без промедления.

====== Глава 41. Вспомнить всё ======

– В целом я Вами доволен, – удовлетворённо проскрипел Исаак Израилевич, когда Роман убирал свои книжки и тетрадки со стола. Он выглядел сегодня на удивление бодро и молодо – глаза его сияли и (невероятно!) он улыбался. – Надеюсь, Вы тоже удовлетворены нашими занятиями?

Роман с трудом сдержал приступ истерического смеха, но вынужден был признать, что Мюнцер, действительно, за месяц сумел вложить в его голову такой объём знаний, который с другим преподавателем он мусолил бы целый год. Поэтому он с чистым сердцем поблагодарил Исаака Израилевича и, поскольку его дифирамбы в адрес преподавателя были приняты благосклонно, Роман вдруг подумал, а не воспользоваться ли моментом внезапно обозначившегося нормального человеческого контакта и не дерзнуть ли озвучить одно из своих пожеланий.