– Ты держишь в тайне расположение гостиницы? М, интрига!

– Нет, с чего ты взял? Вот смотри – на набережной Невы, малиновое здание. Адрес: Арсенальная набережная, 7. Практически в центре. Знаю, что транжирить казенный капитал неправильно, но она оказалась единственной приличной гостиницей в центре города, к тому же – самой ближайшей к месту заключения Заика. Товарищ Леттерс!

Михаил мотнул головой. Виктория развернулась к нему и вальяжно, словно в музее, встала рядом с ним.

– Почему же мне так хочется назвать тебя Петерсом? – она задала самой себе риторический вопрос и тут же непонятно улыбнулась.

– Расскажи о сионистах… – не с того ни с сего спросил Михаил, посмотрев на «главную».

– Не сейчас, – шикнула на него Виктория. – Спросил бы что-нибудь другое.

– А о чём писал Маяковский?

– Неужели в школе ты не учил его стихи?

– Неа. Мы проходили Есенина и… этого… Блока, – Миша очень хорошо помнил именно Блока, так как именно его стихотворения он страстно любил коверкать. – «Ночь, улица, фонарь…»

– Не надо! – тут же прервала его Виктория. – Не нужно поэзии. Пока не начался час-пик, давайте поторопимся. Григорий Романович, не окажете ли вы не помощь?

– Какого фига ты брала с собой гитару? – Муравьёв был возмущён до нельзя, но всё-таки взвалил футляр на плечо.

– Я всегда её беру с собой, – непреклонно отрезала девушка. – Как и фотоаппарат. Я намерена сделать презентацию о нашей с вами поездке.

– Вот это уже круто! – Муравьёв сразу взбодрился, и кинулся позировать к фреске с Маяковским, где всё ещё стоял Михаил, и с наигранной улыбкой подставил ему рожки. – Как приедем, скинь мне на страничку.

– Я сейчас не буду фотографировать ни вас, ни себя, – отрицательно покачала головой девушка. – Я фотографирую только пейзажи. Отойди, пожалуйста, от стены.

– И всё-таки, что писал Маяковский? – настойчиво спрашивал Михаил, решив с вопросом о сионистах подождать немного, пока Виктория фотографировала фреску с поэтом. Опечаленный Григорий смерил его удавлённым взглядом и тяжело выдохнув, ответил.

– Не у меня, вот у неё спрашивай. Она читала его стихи при поступлении в театральный. Она всяко лучше филолога с дипломом знает. А вообще, ты меня настораживаешь, ты же социал-демократ, как бы и должен быть с его творчеством знаком.

– Не увлекался как-то… Знаешь, я всё по хронологии, а на биографии времени нет, – с укором в сторону блондинки сказал Миша. – И что – неужели так хорошо читает?

– А то! Комрад, тебе не повезло, что ты этого не слышал. Ну, а иначе бы её в вуз с первой попытки не взяли бы…

– Хватит сплетничать обо мне! – эхом раздался голос Виктории. – Электричка уже подъехала, я без вас уеду…

«Маяковская. Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка Площадь Восстания», – произнёс равнодушный женский голос, и электропоезд с резким порывом унеслись вглубь темного тоннеля.

Вагон практически пустовал, что вызвало у Михаила дискомфорт, ведь он привык видеть забитые помещения и возмущающихся друг на друга людей. Из головы не выходили страшные мысли. «Большевики – Сионисты-иллюминаты. Интересно, как тогда отреагировал на всё Коба? Он умный, наверняка быстро взял себя в руки. Но… узнать о том, что целый год, ох, какой год… больше десяти лет уже точно, преданно выполнял поручения своих же врагов. Для Кобы же иллюминаты ими были. А я? Я уж и правда было подумал, что большевики были такими белыми и пушистыми. Герои своего времени. А они хотели замутить тотальный пролетарский контроль посредством террора! Более того – они связанны с грёбанным сатанизмом!» С тяжёлыми мыслями Миша присел на лавку между старушкой и юношей примерно такого же возраста, что и сам Орлов. Они читали. У пожилой женщины в руках был небольшой томик. Страницы его были уже измяты, видимо, книгу читали уже не в первый раз. Миша решил заглянуть на текст через плечо бабули, дабы занять собственную скуку.

«В центре Дублина есть книжный магазин, специализирующийся на самых глубоких трактатах по оккультизму. Это книжный магазин, который никогда не давал рекламы ни в газетах, ни в журналах: люди приходили туда по рекомендации других, а хозяин был доволен, потому что у него была избранная и специфичная публика. При этом магазин был всегда заполненным. После многочисленных слухов о нем, Брида смогла достать адрес через своего преподавателя по астральным путешествиям, чьи занятия посещала. Она пошла туда вечером, после работы, и была очарована местом. С тех пор она всегда, когда могла, ходила туда смотреть книги: она только лишь просматривала их, потому что они были привозные и очень дорогие. Она обычно пролистывала их, лист за листом, уделяя внимание рисункам и символам, которые были в некоторых томах, и интуитивно чувствовала вибрацию всего этого накопленного знания. После опыта с Магом она стала более осторожной. Иногда она злилась сама на себя, потому что могла принимать участие только в том, что понимала. Брида чувствовала, что теряет нечто важное в жизни, потому что таким образом ее опыт только повторяется. Но она не находила в себе смелость измениться. Ей нужно было всегда следить за своим путем; теперь, когда она узнала Темную Ночь, она знала, что не хотела идти по ней. И, несмотря на то, что она была недовольна собой, иногда было невозможно идти дальше собственных границ…»

Миша отпрянул. То, что он прочитал, либо было пособием для вызывания духов, либо обыкновенной беллетристикой, явно содержащий в себе глубокий потаённый смысл, который Миша в этом отрывке не уловил. Он зевнул, пожалев, что у него не было плеера, как у Виктории, которая одиноко сидела в конце вагона, сложив руки на груди, рассматривающая своё отражение в тёмном окне.

«Площадь восстания», – сказал голос, и в открытый вагон зашли новая пачка народа. – «Осторожно, двери закрываются, следующая станция Чернышевская.»

Без палева Миша перевёл взгляд на книгу парня. Последний читал её с глубочайшим интересом, быстро листая страницу за страницей, так что Миша, выждав момент, когда юноша перевернёт очередной лист начал чтение, стараясь не отставать.

«— Да ладно? Прямо так запретили? А чего это они?

— Говорят, решили, что это наркотик, раз от нее глюки идут. И что от нее мозг отмирать начинает, если долго глотать. Типа о здоровье заботятся.

— Ну так и заботились бы о своем здоровье. Чего они нашим-то вдруг обеспокоились?