– Они вносили дополнительную плату за фонтаны, – пояснила она. – К тому же сейчас не время ими любоваться.

Орлов пожал плечами. Богатые и в Африке богатые, в любом случае лицезреть фонтаны ему было скучно. Площадь, на которой они остались была не маленькой: перед замком огромное поле с узорчатыми насаждениями, слева и справа – аллеи, а дальше находился буквально лабиринт из деревьев.

– Красиво, – невольно произнёс Миша. Он считал, что будет выглядеть перед главной неэтично, если не сделает такое замечание вслух.

– После побега Керенский некоторое время скрывался здесь, – словно между прочим, ответила Виктория, рассматривая дворец, – под опекой генерала Краснова, одного из командиров белой армии. Троцкий очень беспокоился за этот факт и в ноябре лично приезжал сюда с требованием передать большевикам бывшего министра. Сам Краснов утрировал это событие в своих мемуарах, но в конечном итоге Керенского так и не сдали новому правительству. Он прожил долгую жизнь, аж до семидесятых годов, но исключительно в эмиграции. На закате своей судьбы он очень хотел приехать на Родину, нисколько не жалея о событии октября семнадцатого. Даже наоборот, считал его неотъемлемой частью российской истории, которое рано или поздно должно было произойти. Но Леонид Ильич снял с обсуждения вопрос о визите Керенского в Москву. Он заболел и умер, так и не увидев своей старой, новой России.

Миша цинично фыркнул, прослушав краткую, местами с нотками наигранного трагизма, справку.

– Ты так говоришь, словно тебе его жалко.

– Да, – сказала она. – Мне жаль Керенского. Хоть он и был иллюминатом, но тем не менее каким-никаким патриотом. Значит, у Брежнева были приоритеты, чтобы не пускать его в СССР! Мог посчитать его шпионом или вообще забыть о нём, как о человеке. Но что-то мы далеко ушли. Что ещё сказать?

– Ну, расскажи мне о дуэте нерусского интеллигента в очках и гламурного поддонка.

– О Гарике Мартиросяне и Павле Воле? – сквозь зубы уточнила Виктория. Она уже было открыла рот, чтобы прочитать длиннющую нотацию по поводу дегенерации современных юмористических программ, но Орлов, ловко воспользовавшись секундной паузой, дополнил:

– Я вообще-то о Каменеве и Зиновьеве.

Михаил был уверен, что своей провокацией вызовет у всезнайки когнитивный диссонанс, однако девушка расплылась в довольной, кошачьей улыбке, и, нисколько не смутившись, слегка картавив, промолвила:

– Пикантнейшее сравнение, я бы сказала – архиотвратительное, если бы не было бы таким архиточным. Ситуация этих индивидуумов в данный отрезок времени сохранялась умеренно-стабильной.

Дементьева направилась вдоль по аллее, повествуя о двухмесячной периодизации тех или иных личностей.

– ...понимаешь, они как бы подняли власть, валяющеюся на земле. И быстро укрепились в ней, но хотя бы за ноябрь попыток их скинуть было немерено. Не всё так просто, Михаил, история на этом не заканчивается.

– Я думал, что мы больше не вернёмся к истории того времени, – надулся парень.

– Верно, революция закончилось. И как повествовал один писатель, герои с антагонистами поменялись местами.

– Чего?

– Теперь бывшие подпольщики стали править огромной страной. Представь, что ты всю свою сознательную жизнь скрывался от полиции, а теперь сам же ей и управляешь. Нужна была быстрая акклиматизация, на раскачку времени не хватало, – повествовала Дементьева, нервно хрустя пальцами на руках. – Времени не было совсем. Ленин и Троцкий сплотились, как никогда. Теперь им предстояло решать внешний вопрос с Первой Мировой войной. Германия нагнетала, залезла на Украину, нужно было что-то срочно решать! А внутри страны ещё хуже. Народ ничего не понимает, вот как ты – не знает за кого: за белых ли, за красных ли... А бывшие министры, меньшевики и пр. оппозиция, которая осталась позади – это и была белая гвардия.

– Ясно, – вздохнул Миша. Он провожал взглядом листок, упавший с дерева, тени, мелькающие на асфальте, они были ему куда интереснее прочей истории. Остановившись возле памятника Пушкину, находившегося в сидячей, мечтающей позе на скамейке, он вдруг подумал – как было бы здорово жить в девятнадцатом веке, когда ещё никто даже не подозревал о предстоящих в следующем веке политических оказиях.

– Товарищ, верь, взойдёт она – звезда пленительного счастья, – вдохновенно произнесла девушка, взглянув на небо, – Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья...

– ... напишут наши имена, – тихо закончил Орлов. А ведь Александр Сергеевич сам был другом декабристов. Первые русские революционеры, в каждом веке и без всяких большевиков заморочек хватает.

– А что Коба?

– Как считаешь сам? Узнать, что на свете не судьба управляет людьми, а люди управляют судьбой! – ответила Виктория, гневно всплеснув руками. – Они управляют курсом доллара, войнами, природными катаклизмами и людскими массами! И химическое оружие – ничто по сравнению с тем, что имеется у них в рукаве. Так какой вопрос возникает в голове, когда ты всё, наконец, поймёшь?!