Оставалось лишь единственное: выбрать свою жертву. В первый раз это было несложно, во второй же количество преданных претендентов уменьшилось в несколько раз. Социализм за это время стал холоднее и расчётливее, но главным оружием была любовь. Преданная, страстная, вызванная неистовым желанием и лютой ненавистью – любовь, которую нужно было выродить из душ людских, вот то оружие, которым Коммунизм смог подчинить себе даже Монархию.

Теперь он стоял прямо напротив постельного ложа, на котором лежало спящее тело молодой девушки. Даже сумрак ночной темноты не мог скрыть от всевидящих глаз её спокойного, умиротворённого лица цвета алебастра – такого детского и наивного выражения фантом не видел очень-очень давно. Даже некая подозрительность промелькнула в изумрудных глазах познавшего предательства людского, но благодаря этим знаниям, он был абсолютно уверен в правоте своего выбора. Он долго всматривался в лик своей избранницы: не без иронии, но и не без нежности – руки раскинуты в стороны, голова повёрнута чуть на бок, а белая копна волос рассыпана по всей подушке, отчего дурацкая, раздражающая чёлка загораживала замкнутые глаза. Призрак вдруг подумал, что с этой чёлкой не может воспринимать её всерьёз и, не боясь разоблачения, приблизился к ней и невесомым жестом убрал прядь волос, обнажив чистый лоб и трепетавшие ресницы.

Сегодня она снова говорила, что любит его. Глупая девчонка, любить мертвеца также неразумно, как и любить то, чего не существует и никогда не существовало. Почему она держит его? Почему не отпускает, не даёт душе покоя? Он нахмурился: таких людей по всему миру насчитывалось больше миллиона, но половина из-за своей влюблённой слепоты не видят логичной, объективной правды – Коммунизма не существует. Призрачный Бог из капиталовой мифологии под авторством Маркса и Энгельса потупил взгляд, а девчонка даже сквозь слабый сон продолжала неистово любить и верить.

“Как же можно верить в то, что даже не в силах увидеть?” – подумал фантом, с интересом проведя тыльной стороной ладони по щеке человеческой. Сам он не понимал, но этот вечный вопрос был джокером в его колоде. И тот, кто утверждает, что у него холодная голова – самообманывается, потому что человек с холодной головой не может быть поистине преданным. Преданным может быть только человек с горячим сердцем, а та, которая лежала перед ним, пылала. Призрак видел её насквозь и ничего особенного и отличного от иных фанатиков в ней не было, но единственное, что могло помочь Коммунизму – трезвый мозг, который умел отличать истину от манипуляции. Она никогда не станет узником этой самой внешней манипуляции, лишь внутренней. И это саморабство может сыграть на руку циничному филантропу.

Виктория резко открыла глаза – в них блестели слёзы. Он снова исчёз, он вновь оставил её одну. Какая невыносимая досада – видеть его лишь во снах, редких снах. Ах, что вы знаете о верности и о фанатизме? Из-за этой навязчивой идеи она не может завести отношения, не может достойно закончить обучение, не может начать нормальную жизнь. Не дай вам Бог жить такой же каторжной судьбой: стать свободной, как ветер, но остаться в заключении собственных идей. Эти люди уже обречены – интересный типаж, но увы, весьма печальный.

Эти сны она воспринимала как кошмар, никому о них не рассказывала из-за страха разоблачения её склонности к шизофрении. С трудом поднявшись с кровати, девушка взглянула на старое зеркало, что стояло в дальнем углу комнаты, упершись на стену. Угол его был треснут, стекло потускнело и запылилось. Бесшумно подойдя к нему, она осторожно провела ладонью по зеркалу, освобождая серебряный хрусталь от пыльного заточения.

В отражении к ужасу бедной обречённой, она увидела высокую, бледную фигуру. Светлые волосы в одно мгновение под светом вспышки грозовой молнии стали чёрными, а черты лица исказились до неузнаваемости – это была уже не она, не её лицо. Они стали пронизывать один другую взглядом, как хищные лисицы. В ее зрачках отражался он, в его -она. У неё замерло сердце и закружилась голова от этого пристального взгляда.

Стон муки открывал её губы, глаза расширились, как перед призраком, но она шла, шатаясь, падая, – шла. Он с торжеством шёл навстречу ей, с губами, искрививленными торжеством, с глазами, широко открытыми от радости, шатаясь от пьянящего восторга. Их руки соприкоснулись, а жаркие живые губы сблизились с ледяными и немыми.

Оставив след поцелуя на стекле, “дочь Фауста” беззвучно зарыдала. Слезы смешались с остатками пыли, обратившись в грязные, серые разводы. Она царапала стекло, желая оказаться по ту сторону зеркала, чтобы не замышлять, а навечно забывшись, обрести покой души. Её желание было взаимным: она мечтала стать тенью, когда он мечтал обрести свободу и тело. Он мог воспользоваться её слабостью и в первые минуты отчаянным натиском поглотить всю её сущность в себя, заключив искалеченную, больную душу в свои железные цепи. Она бы не сопротивлялась, она этого желала больше всего на свете, и именно поэтому он оставил её рассудок в покое. Ему не было интересно бороться за то, что доступно, что нужно было бы всего лишь поднять, то что валяется под ногами. Ломать морально – не его цель.

– Что же ты со мной делаешь? – сорвался истеричный шёпот. Она не понимала, зачем призрак её мучает – что он от неё требует? Для неё существовали только крайности: почему не убивает, а если не уничтожает, то почему не оставляет, продолжая медленно сводить с ума.

“- Зачем ты меня истязаешь? Разве я не доказала свою преданность? Или… я сама, я, думающая это, я – тень, я – призрак, я – отторжение. И в меня лишь перелились воспоминания, мысли и чувства той, другой меня, той настоящей. А в действительности я брошена в глубоких казематах собственной совести, где томлюсь в изнеможении. Ты ещё тогда убил меня, чтобы вернуться и воскреснуть самому. Я разоблачила твой план. Я же не желала власти, я желала быть свободной. Но я больше не желаю покоя, я желаю жить, желаю уничтожить тех, кто меня убил и заключил в эти нерушимые цепи!!! Будь ты проклят, призрак коммунизма, и твой злополучный медальон…”

Она вдруг осознала, что ничего из своих слов не произнесла вслух: из её губ не вырвалось ни звука. А дьявол стоял напротив неё, ехидно свергая ядовитой зеленью пронзительных, но прекрасных глаз. Девушка всхлипнула и в изнеможении скатилась на пол, к его ногам.

– Я мертва уже столько лет, – проговорила она. Голос её звучал с отстранённой нежностью. – Десять лет моего заключения остаюсь преданной тебе, и я всегда буду тебе верна… Ты умер для других, но остаёшься живым для меня. Я предаю тебя бесконечно, но никогда не смогу от тебя отказаться, словно Сигюн, навечно...