Ее вопрос и глубокая печаль в нежных карих глазах внезапно приводят Кайло в ярость. Как она смеет говорить так? Как смеет попрекать его, утверждая, будто он обязан ей жизнью?

Этот дрянной меховой коврик, о котором она упомянула, пытался убить его на мосту над осциллятором. А сама эта девчонка… она унизила его, искалечила ему лицо, а затем отвезла прямо в руки Сопротивления, словно трофей. Поглядите, в какое жалкое зрелище он превратился по ее милости! — с обритой головой, в серой с вкраплениями черного арестантской форме, которую ему выдали тут, на борту линкора, и с вечным клеймом на лице, не ушедшем даже при помощи бакты — клеймом от его меча, который она украла. Эта маленькая пустынная тварь заставила его снова встретиться с генералом Органой, вновь поднять со дна души прежние надежду и боль — и что он получил в итоге? Новую порцию горькой отравы — прямо в сердце. Он навсегда отравлен безудержной яростью и мучительной скорбью; он погряз в зыбком омуте собственных страстей, ему не выбраться. К нему тянутся мерзкие, липкие лапы безумия. И это она называет спасением?

Лучше бы она позволила ему пасть в огненную пропасть. Или оставила истекать кровью, замерзая среди заснеженного леса. Огонь или холод — все лучше его нынешнего позора.

Природная страстность его натуры вновь дает себя знать во всей полноте. Секунда — изящный, хищный прыжок, и Кайло оказывается прямо за спиной у Рей. Его пальцы сгребают в кулак легкие, как шелк, каштановые волосы девушки, причиняя ей боль.

Он думает: «Пусть она ненавидит меня еще больше!» Ей нравится считать его монстром; нравится называть его так. Он не станет препятствовать.

За коротким вскриком девчонки следует сосредоточенная тишина. Рей с мужественным видом прикусывает нижнюю губу — в конце концов, ему не впервой пытать ее.

Пьянящий запах ее кожи. Его сердце стучит сильнее. На долю секунды Кайло прикрывает глаза, как будто наслаждаясь этой высшей точкой собственной мерзости. Да, вот так: огонь к огню. Их дыхание отбивает один ритм. Между ними прочные узы ненависти — почти идиллия.

— Ты хотела меня видеть — зачем? — спрашивает Кайло, попеременно то ослабляя, то усиливая хватку, чтобы доставить ей больше неприятных ощущений.

«И только посмей сказать, что это не так! Я говорил, что хочу быть честным с тобой, но и от тебя жду честных ответов», — Рей слышит его мысли, и у нее кружится голова.

Она стоически молчит.

— Говори, — Кайло вновь сжимает пальцы сильнее и отводит ее голову немного назад, поневоле открывая своему взгляду белоснежную шею и вырез майки, за которым притаилась тугая, девственная грудь. И ему едва удается удерживать свой предательский инстинкт, чтобы не глядеть даже украдкой на этот вырез, пока кровь окончательно не ударила ему в виски. Тем более что близость этой девочки и так заставляет его почти задыхаться. — Для чего ты хотела меня увидеть? Чтобы поглядеть на дело своих рук?

Еще один желающий поглумиться над опасным зверем, которому обломили когти.

Сколько раз за минувшее время они бессознательно похищали друг у друга обрывки мыслей и чувств, одинаково терзаясь непониманием, откуда взялась между ними эта связь — сильнее, чем ненависть; сильнее, чем страсть. И только теперь, полноценно открывшись один другому, сумели встретиться где-то на периферии сознания, подчиняясь общему порыву, единому желанию внести, наконец, ясность в этот сумбур. И неважно, является ли это откровение следствием жгучего отчаяния, поселившегося глубоко в его груди, или препаратов, которыми его накачали («В очередной раз», — усмехается Кайло).

От него не могла утаиться странная перемена в отношении к нему девчонки. Прежде она стремилась убежать от монстра подальше, а теперь сама желает встречи. Еще недавно он был ей глубоко отвратителен, а теперь она испытывает нечто, разительно напоминающее любопытство. Такое же, как его собственное — тогда, на Такодане.

Или она наслушалась величественных речей Люка Скайуокера о превосходстве Света над Тьмой, о всепрощении и общем благе? Разглагольствование о вещах, в которых он на поверку ровным счетом ничего не смыслит, давалось бывшему учителю лучше всего.

Если она все же хочет видеть своего врага разбитым и сломленным — пусть глядит, как следует. Другого случая может не представиться.

Он отпускает волосы девчонки. Однако его тяжелые, с широкими ладонями руки тут же ложатся на ее хрупкие плечи. Рывком он разворачивает ее лицом к себе.

«Гляди! Ты ведь этого хотела?»

За призмой гнева она чувствует его боль. Как если бы их разум был одним целым — все как тогда, в допросной на «Старкиллере».

— Ты слышишь Скайуокера, говоришь с ним, — голос Кайло тверд. Хищник не задает вопросов, а лишь озвучивает то, что ему очевидно. — Скажи, что рано или поздно он должен будет встретиться со мной. Я разыщу его, в какой бы дыре он ни прятался, как бы далеко ни улетел. Я достану его даже из-за грани Силы и заставлю сполна ответить за то, что он сделал.

Рей не смеет ответить. Только продолжает смотреть, не отрываясь, в глубину бархатных материнских его глаз, и нервно дышит.

— Кто ты? — вдруг прямо спрашивает Кайло. — Кто ты какая, и что о себе возомнила, мусорщица?

В самом деле, кто она такая, чтобы своим появлением разрушать и без того хрупкий мир, в котором он существовал до сих пор? Кто она, посмевшая единым махом уничтожить все, к чему он стремился, подчинить и привязать к себе его разум? Столько лет он шел к своей цели, постигая могущество Темной стороны, укрепляя свой дух — и вот, стоило вмешаться обычной оборванке, и годы упорной работы идут под откос. Сила пробудилась. Из-за нее, или благодаря ей — в этом нет сомнений. Так кто она, сарлакк ее сожри?!