— Магистр, я… я долго ждал… — разученные загодя слова вырывались вместе с тяжелыми хрипами.

— Я знаю, — глухо отозвался Люк. И прибавил: — Соберись с силами, потерпи еще немного. Ты ведь знаешь, что тебе нужно особое лекарство. В Сопротивлении тебе помогут. Надо только дождаться окончания гиперпространственного прыжка…

Все остальное потом: прощение или ненависть; предсказанная смертельная дуэль или примирение вопреки всякой вероятности. Что бы ни ожидало их в будущем, сейчас это не имело никакого значения.

Бен прозрачно улыбнулся — и эта улыбка была ничем иным, как благодарностью за милосердную ложь. Он знал, что не дотянет. Знал и безоговорочно смирился с этим. Впервые в своей жизни он не ощущал в себе волю к борьбе, а чувствовал лишь покой и безмерную усталость.

Люк наклонился еще немного; теперь седобородое его лицо нависало прямо над лицом Бена — и то, что он увидел, заставило магистра ощутить внезапный прилив жара. Он вглядывался в это лицо, озаренное преддверием вечности, и не мог поверить собственным глазам. Это лицо… оно было тем же, что и шесть лет назад. Люк не чувствовал присутствия чудовища, магистра ордена Рен, убийцы джедаев и Палача Первого Ордена. Это Бен, Бен Соло, только он был рядом в эту минуту! Все тот же одинокий, озлобленный мальчишка, который прежде постоянно находился у него под боком; тот, кто делил с ним невзгоды и опасности долгого пути, когда Люк Скайуокер путешествовал по мирам Внешнего кольца. Названный сын, которого магистр так и не сумел отстоять у Тьмы.

Это открытие воочию показало Скайуокеру все пустоту и нелепость былых его страхов. «Неужели… — растерянно подумал он. — Неужели Бену каким-то образом удалось преодолеть свою двойственность?» После стольких лет безнадежной борьбы эта победа казалась настолько невероятной, что даже Люк долго не мог заставить себя поверить в нее. Однако глаза не обманывали: потерянный ученик смотрел на него, и в этом взгляде магистр не видел ни ненависти, ни вызова — только слабую радость, перекрываемую болью и усталостью.

Бен по-прежнему улыбался.

С тех пор, как они с матерью покинули Эспирион, угроза смерти сопровождала его постоянно. Смерть люто играла с ним, испытывая на твердость; то приближаясь, то ускользая. А теперь, когда перед ним впервые забрезжил луч спасения, Бен Соло должен был уйти навсегда. Возможно, что в этом-то и состоял замысел Силы на его счет: сейчас он точно знал, что сумел выстоять в борьбе. Ему удалось сделать то, что он давно должен был сделать. В агонии, продолжавшейся больше месяца, он наконец избавился от главного своего бремени — и теперь мог, по крайней мере, не бояться наступающего сумрака. Значит, история его — во всяком случае, по эту сторону реальности — отныне завершена. И его улыбка, хоть и была исполнена боли, и боль до сих пронзала все его существо; но все же, улыбка эта была улыбкой победителя.

— Я… я видел его…

— Его? — Люк угадал, о ком идет речь, и голос его наполнился нескрываемым волнением.

Бен попытался кивнуть.

— Да. Видел его жизнь и смерть. Я ошибался, магистр… — добавил он с сожалением. — Как же я ошибся… Это… не путь Избранного.

— Тебе нужно поберечь силы, — напомнил джедай, обеспокоенно глядя на показатели состояния пациента, транслируемые на монитор.

Сердцебиение опасно падало; казалось, Бен говорит на последнем издыхании.

— Мы еще успеем поговорить, — пообещал Люк. — Ты мне все расскажешь, когда будешь чувствовать себя лучше.

Бена, однако, трудно было обмануть. Он точно знал, что другого случая у них не будет. Он вытребовал, вырвал у судьбы эту встречу — и не должен был терять времени.

— В страдании нет ничего высокого. Его жертва никогда не была великой…

— Бен, прошу тебя… — тон Скайуокера сделался более требовательным.

Юноша смежил веки, которые казались ему налитыми свинцовой тяжестью.

— Скажи маме, что она была права… насчет Кайло и Бена. Права от начала и до конца…

Повинуясь горькому наитию, Люк ухватил руку племянника, как будто надеялся, что сумеет таким образом удержать душу в его теле.

Знал ли сам Бен, что повторил практически точь-в-точь предсмертные слова своего деда? И мог ли представить, насколько все происходящее в целом отражает самую сокровенную и тяжелую картину из прошлого Люка Скайуокера?

— Ты не умрешь, — сурово проговорил Люк.

Это, конечно, было заблуждение. Пожалуй, никогда прежде магистр не ощущал так отчетливо, что надвигается ночь, и что ее приближение неотвратимо. Но согласиться с судьбой было выше его сил.

Бен не слушал его заверений — то ли он вновь погрузился в себя; то ли попросту счел слова дяди пустой попыткой успокоения. Сейчас юноша был уже не в себе настолько, что почти перестал быть собой. Смерть уверенно овладевала его сознанием; это она говорила его устами.

Он умолк. Затем произнес, не открывая глаз:

— Пусть меня похоронят на Мустафаре. Тут берут начало все несчастья нашей семьи, так пусть с моей смертью они завершатся.

Люк не успел ответить. Внутри у него все сжималось. Второй раз за свою жизнь он не мог спасти дорогого человека. И второй раз вынужден был, вырвав добычу из лап Тьмы, отдать ее смерти.

Бен продолжал говорить:

— Я был наследником Вейдера. Я один принял этот жребий. Со временем моя судьба послужит другим уроком: жизненный путь Избранного не дано пройти никому… — Он должен был сказать это, хотя для полноценной исповеди и проникновенной речи раскаяния у него уже не было ни сил, ни времени. — Та девочка… скажи ей, пусть она иногда вспоминает «монстра в маске», которого ей удалось одолеть.