На этой ноте своей отчасти обвинительной речи, отчасти же, и даже в большей степени — покаяния Лея вдруг окинула сына с головы до ног каким-то новым взглядом. Взглядом мученичества и возвышения. Так глядит человек, которому открылась самая высокая справедливость.

«Ты стал моей расплатой и моим искуплением».

Где-то на середине повествования Бен торопливо спрятал глаза, чтобы скрыть смятение, в которое поверг его рассказ матери. Он верил ему, хотя и не хотел верить — возбуждение в Силе, сопровождавшее слова Леи, и ее собственный трепет не могли его обмануть. Эти слова сызнова всколыхнули в его душе вихрь изнурительных противоречий, который генерал, конечно, должна была почувствовать, и юноша знал, что она наверняка почувствует. А значит, его движение было всего лишь очередным порывом одинаково неловким и бесполезным.

— Благодарю, что рассказали мне все, — произнес он дрожащим от волнения голосом. И тут же ядовито прибавил: — И спасибо, что на сей раз вы сообщаете мне подробности нашей семейной истории в личной беседе. А не отделались, как раньше, письмом в голонете.

Этот упрек генерал встретила достойным молчанием, хотя ее душой владел стыд. Она и вправду поступила недостойно — отрицать это бесполезно, но и признание своей вины ничего уже не изменит.

Лея вновь обратилась к сыну:

— Если ты освободишься, то куда отправишься?

Она, как и он, умела говорить, одновременно умоляя и повелевая.

— К своему учителю.

— К Сноуку?

— Ваш вопрос отвратительно глуп, генерал. Верховный лидер Сноук — мой учитель.

— Ты пойдешь к нему, даже если это будет означать верную смерть?

Лицо юноши снова исказилось ухмылкой.

— Вы готовы предложить альтернативу? Может быть, отправиться к кому-нибудь из ваших палачей (только не говорите, что у Сопротивления, или у Республики таковых нет)? Если Верховный лидер сочтет, что я не справился, что я больше ни на что не гожусь… — его голос вновь отчаянно дрогнул, — тогда мне в самом деле останется только принять смерть, и я сделаю это с достоинством.

«С остатками достоинства, которое еще можно попытаться собрать».

В порыве страха Лея накрыла своей ладонью кисть его руки.

— Я не позволю этому случиться. — «Кем бы ты ни был — моим сыном, или его убийцей, или обоими одновременно». — Пока я жива сама, я не позволю тебе умереть, или сойти с ума.

— Если я останусь здесь, то сойду с ума наверняка, — тихо сказал он.

Лея решительно поднялась на ноги. Идея, как все устроить, пришла к ней мгновенно. Сырая, не обдуманная толком и, должно быть, самая нелепая из всех возможных — однако интуиция подсказывала генералу, что это единственный выход, даже если он будет лишь временным.

Она достала из сумки на поясе свою ключ-карту и провела ею между скованных рук Бена, по самому краю правого браслета. Сработал магнитный замок — и наручники с жалобным звоном упали на пол.

Пленник, машинально потирая запястья, вопросительно уставился на Лею. Она смотрела прямо ему в глаза с холодностью и болью.

— Ты выйдешь отсюда. Сегодня, немедленно. Все, как ты хотел.

Лея поднесла к губам комлинк и велела охране дезактивировать замок на дверях.

— Твои руки свободны, дверь открыта — ступай. Без моего приказа никто тебя не задержит.

Но Кайло медлил, изумленно хлопая глазами. Он не мог взять в толк, что задумала генерал Органа, что это за хитрость? В том, что тут имеется скрытый подвох, он не сомневался ни секунды.

— Никто, кроме меня самой, — Лея добавила это, когда ее сын уже готов был довериться внезапной удаче и сделать шаг к свободе.

Странная улыбка — знак безрассудной решимости, готовности к любому повороту — сверкнула на ее губах, и тотчас пропала, уступив обычной нежной твердости и жертвенности, которые Бен уже привык видеть на ее постаревшем лице, и которое видеть ему было тяжелее всего.

— Ты обещал убить меня, как только освободишься, ты еще помнишь об этом? Теперь ты свободен — так убей. Сделай то, что должен, ублажи своего Верховного лидера и потешь собственное тщеславие, как уже сделал это однажды. Кайло Рен совершит еще одно жертвенное убийство, не задумываясь, без стыда, без сомнений, не правда ли? А я перед смертью удостоверюсь, что мой сын действительно погиб. Что его дух бродит неприкаянным где-то на развалинах явинской академии вместе с душами других убитых юных джедаев, а передо мной стоит лишь его тело, не более того. Убив меня, вы, быть может, восстановите порядок в своей душе, Рен, все вновь встанет на свои места. Вы хотите этого? Если в самом деле хотите — так действуйте! С отцом у вас вышло, так отчего бы не убить еще и мать? Пока я жива, я не позволю своему ребенку ринуться в объятия смерти из одной только гордости.

От неожиданности этого заявления Бен, вместо того, чтобы двинуться вперед, отпрянул на шаг назад.

— Что за прихоть, генерал? — спросил он, дрожа. — Уж в своем ли вы уме?

— Более чем. Поверьте, если сравнивать нас с вами, то я сейчас владею собой куда как лучше.

— Ваши головорезы все равно не дадут мне уйти далеко.

— Полагаю, вы еще в состоянии удерживать контроль над чужим рассудком. Хотя, вероятно, непродолжительное время и ценой больших усилий, нежели прежде. В конце концов, это лишь физическая особенность, не вы ли сами так говорили? — Она отчаянно усмехнулась. — Вокруг нет больше никого со способностями к Силе, так что воспрепятствовать вам, если я умру, будет некому. — Пауза. — Одно только условие, Рен, — в эту секунду генерал приобрела совершенно непоколебимый вид. — Если ваша рука все же дрогнет, если вам не достанет духу убить родную мать, вы обещаете мне, что прекратите упрямиться и дадите Бену шанс воскреснуть.