– Я сейчас уйду.

Белла выскользнула в коридор; и услышала, как внизу распахнулась дверь и простучали мужские шаги. У нее сильно забилось сердце, и она бегом промчалась до пустой комнаты, которую ей в этом доме предназначили в качестве укрытия.

Захлопнув дверь, англичанка перевела дух и, прищурившись, осмотрелась. Служанка оставила ей керамическую лампу, которая причудливо озаряла обстановку.

Здесь ничего не было, кроме тростниковой циновки на полу и битой глиняной посуды. Зачем-то ее сохраняли, может, из бережливости…

Белла села на циновку, поставив подбородок на колени.

“А что, если Имхотеп пожелает заглянуть сюда?..”

Вдруг ему понадобится уединение? Хотя это глупости, Имхотеп будет слишком занят с родственниками. И у него есть в своем доме, где уединиться.

Белла просидела некоторое время, царапая папирусное плетение ногтями и напрягая слух, - до нее доносились мужские голоса и женский, который возвышался над ними и звенел. Тамин отвлекала супруга… А может, она уже вовсе позабыла о чужеземке, несмотря на ее поразительную тайну. У нее наверняка своего хватает, а это открытие насчет Беллы Тамин сделала не вчера!

Белла томилась бездействием, от которого нервы натянулись как струны. В конце концов, решив чем-нибудь себя занять, она встала. Взяв лампу, пленница передвинула ее поближе к груде посуды, невесть зачем брошенной в этой комнате.

Присев на корточки, Белла стала брать в руки и рассматривать пыльные горшки, кувшины и чашки, чувствуя себя самым одиноким и самым странным в мире археологом. Посуда была не сказать, чтобы совсем дешевая, - попадались расписные сосуды с очень тонкими изображениями сцен из жизни богов, каноническая черно-красная гамма… И даже иероглифические надписи…

– Погодите-ка, - прошептала Белла, холодея.

В руках она держала большой черепок с небрежно нацарапанным на нем текстом: Белла знала, что глиняные таблички использовались египтянами для упражнений в письменности. А вот еще кусок известняка, тоже весь исчерченный. Кто-то из ученых хозяев этого дома набивал руку - или пытался скрыть написанное от остальных обитателей дома, не решаясь уничтожить?..

Белла уронила кусок мягкого камня, и он раскололся, так что надпись раздробилась. Ахнув, англичанка зажала себе рот, глядя на погибший текст.

Конечно же, копии его не сохранилось, и восстановить будет невозможно, кто бы из хозяев ни хранил здесь свои секреты!..

Белла нагнулась и дрожащими руками собрала куски и крошку. Она замела их подальше в угол, сделав единственное, что было возможно. Потом Белла торопливо попыталась привести кучу посуды в первоначальный вид.

Усевшись на циновку, она постаралась хладнокровно обдумать то, что натворила.

Весьма вероятно, что это ничего не значит… В этой кладовке Тамин может хранить старые счета и хозяйственные заметки, как делает Мути. Да и просто всякий хлам. Многие хозяйки даже во времена Беллы отличались таким неразумием, не решаясь выбросить то, что уже не могло пригодиться.

Однако на душе свербело, и Белла чувствовала себя с каждой минутой все более виноватой. Это нервы, подумала она. Почему же никто за ней не приходит?..

Снова вскочив на ноги, Белла принялась расхаживать по комнате, обхватив себя руками. Потом остановилась, глядя на мерцающий желтый огонек лампы. Она была готова уже выскочить из комнаты и побежать искать Синухета; но тут дверь открылась, заставив ее вскрикнуть.

Синухет, стоявший на пороге, смотрел на нее с удивлением и тревогой.

– Ты что тут делаешь?..

Белла мотнула головой.

– Ничего!

Никому, ни за что нельзя рассказать, что она сделала…

Синухет улыбнулся и протянул руку:

– Пойдем спать. Имхотеп уже у себя.

Белла вернулась за лампой. Она передала светильник египтянину и пошла рядом, опустив глаза. По пути они молчали.

В спальне Белла наскоро умылась и, окунув палец в плошку с натроном, почистила зубы. Потом села на кровать и принялась расчесывать волосы своим черепаховым гребешком, не глядя на хозяина.

– Ты доволен этим вечером?
– спросила англичанка.

Она подняла глаза, наткнувшись на неподвижный взгляд Синухета. Он тоже задумался о чем-то своем, глядя на нее.

– Доволен ли я встречей с братом?
– уточнил египтянин. Потом качнул головой и сел рядом с Беллой, так что кровать скрипнула и прогнулась.

– Я доволен… Я рад, что Имхотеп теперь так возвеличен… Но мне он показался совсем чужим. Трудно поверить, что это тоже сын моей матери.

Белла молча прижалась к плечу египтянина, поглаживая его руку. Несмотря на то, что она чужая ему и по крови, и по воспитанию; несмотря даже на то, что она отстоит от Синухета на тысячи лет, - теперь она ему ближе, чем его собственная семья.