– Как вы объясните присутствие посторонних файлов в отчёте?

– Со всем почтением, Ваше Сиятельство, но никакой ошибки нет, – низким, глубоким голосом отозвался командующий корпусом Рыцарей. – Изображение этого человека в том или ином виде, но непременно присутствовало в кабинетах тех мятежников, кто занимал наиболее высокие посты. В данном случае, это собственность господина имперского посла Альканарского сектора Фрагге Илиона. В прошлом случае идентичный портрет был найден в мэрии мятежного города-крепости Малвейн на планете Малькут.

– Что говорит по этому поводу сам посол?

Иеремия на секунду замялся, потом произнёс с некоторым оттенком вины в голосе:

– Я глубоко сожалею, Ваше Сиятельство… но посол пал жертвой обстоятельств…

– Можете не плести словесные кружева, Готфорд, это вам не к лицу. Почему-то мне кажется, что «обстоятельства», столь прискорбно напавшие на посла, носят вполне конкретное имя. Прошу вас уведомить моего брата, что тому произволу, что он творит, я скоро положу конец и уж поверьте, что Его Величество Император будет проинформирован в ближайшее время обо всех непотребствах, которые учинил герцог Фаул!

С этими словами Фабио прервал связь, раздражённо хлопнув по консоли.

– Чёртов Джейнно! Недоумок! Имбецил!

Некоторое время Фабио совсем не изощрённо матерился, а когда выдохся, вернулся к созерцанию материала. Итак, что мы имеем? Некоего мифического Вождя, перед которым мятежники преклоняются настолько, что не боятся в открытую демонстрировать лояльность к нему! Неслыханно! Невероятно!

Однако что-то в человеке, изображённом на портрете, казалось удивительно знакомым. Даже родным, что ли?

Фабио нахмурился и небрежным движением кисти вывел картинку с монитора на приёмную голографическую панель. Так он мог рассматривать её под разными углами.

Тёмно-рыжие, почти медного оттенка, длинные волосы незнакомца рассыпаны по плечам, высокий лоб украшает золотой обруч, в насмешливой полуулыбке чудится нечто неприятное, холодное, хотя в целом мужчина обладал вполне симпатичной внешностью. Однако ничего особенно впечатляющего, должно быть, Фабио ошибся. Герцог отвёл взгляд, на некоторое время погрузившись в чтение рапортов. Его ничуть не тронула тревога командующего Готфорда на счёт ранения Джейнно. Всем в императорской семье было известно, что на Джее всё заживает быстрее, чем на собаке, и хотя сравнивать собственного брата с животным некрасиво, Фабио в глубине души всегда считал лорда Фаула опасным, непредсказуемым зверем. Вот кем, скажите на милость, нужно быть, чтобы запороть единственную ниточку, ведущую к Вождю мятежников, закатав несчастного Фрагге в асфальт?! Мимолётный взгляд в сторону приёмной панели заставил Фабио невольно вздрогнуть. Вновь возникло неприятное чувство, будто он упускает нечто очень-очень важное. Голограмма парила над столом и синие глаза «вождя» со злой насмешкой следили за погружённым в мрачные размышления начальником «Акелла». Нет, не лицо мужчины казалось Фабио знакомым, а его выражение – в точности такое же, какое бывает у отца во время приступов раздражительности. Также кривятся в злой, желчной улыбке губы, такое же презрение и ехидство во взгляде…

Вдруг кое-что любопытное привлекло внимание Фабио и он увеличил изображение до допустимой величины, позволявшей без потери качества разглядеть мельчайшие подробности. В левом нижнем углу картины стояли, судя по всему, инициалы художника – две буквы «Х» и «Н». Сами по себе они ничего не значили, если бы не стояли на портрете разыскиваемого за подстрекательство и организацию мятежа преступника! Открыв информационный терминал, Фабио задал компьютеру задачу найти в базе любое соответствие по этим инициалам. И спустя полчаса ожидания ответом ему была пустота. Никто из современных художников-портретистов не подписывался подобным образом!

Может, псевдоним? – Размышлял Фабио, однако тут же прервал сам себя: – в таком случае, зачем вообще эта подпись? Нет. Художники, как и все творческие люди, натуры весьма тщеславные. Если и ставить клеймо на свою работу, то никак не поддельное, иначе всё теряет смысл. Значит, нужно спросить тех, кто работал с более поздними мастерами, а «вождя» писал именно мастер, в этом не было сомнений даже у Фабио – человек казался почти живым, настолько ярко и достоверно передан этот образ!

Решив вплотную заняться интересующим его вопросом, молодой лорд спустился на «мастеровой» уровень Дворца, чьи обитатели в той или иной степени были полезны Двору и Его Величеству. В частности, именно там жили художники, работающие с императорской семьёй, скульпторы, в обязанности которых входил декор и украшение комнат изысканной лепниной, барельефами и, разумеется, великолепными статуями, о красоте которых ходили легенды. Словом, богема была весьма почитаема, и на нужды этого сектора Дворца Император отводил немалые деньги, что всегда бесило Араши. Наверное, такому уроду, как слепой братец, были чужды художественные изыски.

Усмехнувшись про себя, Фабио зашёл в мастерскую старого Нарима. Когда юного герцога Турио только представили ко Двору, именно мастер Нарим занимался с капризным, своенравным ребёнком, заставляя его сидеть прямо и неподвижно, что в принципе было невозможно. Должно быть, Фабио доставил немало неприятных часов старику, но всё же, был ему благодарен. С помощью старого художника-портретиста маленькому лорду удалось выработать правильную осанку, чего никак не могли добиться гувернёры. Теперь же, не смотря на то, что глаза мастера стали совсем плохи, а слышал он и того хуже, к нему по-прежнему относились почтительно и он работал больше для себя, потому как, по его словам, не мог и дня прожить без искусства, остальные свои обязанности распределив между пятью учениками – необыкновенно талантливыми юношами.

В большой и светлой комнате пахло красками, известью и холстом. В столбах солнечного света, падавших сквозь прозрачный купол крыши, танцевали причудливый танец серебристые пылинки. Мастеру Нариму отвели одно из самых лучших помещений и его рабочая комната выдавалась далеко за пределы основных ячеек Дворца, напоминая застеклённый балкон огромных размеров.

Некоторое время понаблюдав за тем, как скрупулезно и тщательно старик смешивает краски на палитре, Фабио нарочито громко постучал в дверь. Художник вздрогнул и оглянулся. Тотчас же на его морщинистом лице показалась добрейшая улыбка и он провозгласил скрипучим голосом: