Шрифт:
Нет, не крест! Над могилой художника следовало воздвигнуть другой памятник: останки ее статуи, которую турки разбили в куски.
Феодора опустилась на колени и склонилась лбом к земле.
– Я могу жить без нее, - прошептала она. – Ты - не смог… но ты не ради меня умер и не ради этой статуи, которая есть глина, прах земной! Ты умер ради самого подвига, отважный грек, ради славы, которую я сейчас пою тебе…
И ей показалось, что холодная рука гладит ее по голове.
Феодора ушла, повесив на крест свое ожерелье из раковин и кораллов – подарок Феофано. Почему-то ей казалось, что Олимпу понравится такое подношение.
Когда она забралась в повозку и прижалась к мужу, то дала волю слезам; и не воспротивилась, когда Фома ее обнял. Им ехать до Феофано – три дня, за которые может случиться что угодно: это путешествие тоже было подвигом. И это они тоже совершили ради себя, а не ради умерших, которым уже не нужны их заботы.
Они долго молчали – а потом Фома сказал:
– Забавно, жена… Я подумал сейчас, что, вернувшись в дом Аммония, мы можем найти его таким же!
– Типун тебе на язык! – вскрикнула Феодора. Она уже не понимала, что перешла на русский язык; потом увидела, что муж грустно смеется.
– Ты теперь говоришь на своем языке так же, как Метаксия, - сказал он. – Выговор у вас одинаковый! А наш язык коверкаешь на ваш тавроскифский манер!
Он помолчал.
– Желание уже есть творчество, так учили древние эллинские мудрецы, - пробормотал патрикий. – А христиане, исключая немногих, об этом забыли. Сколько людей творит нашу общую судьбу одной своей волей… не подозревая о том! Христиане открыли свой ящик Пандоры и выпустили в мир черного ворона – грех: самое большое несчастье! Язычники убивали, когда считали это справедливым, и не терзались о том; церковь учит “Не убий!” - и убивает, забыв о справедливости!
Он посмотрел на жену.
– Христианство раскалывает каждому человеку душу, - задумчиво сказал он. – Магометане гораздо более цельные люди… и когда они воюют, их совесть не знает сомнений. Это наша слабость – а может, сила?
Патрикий прикусил палец.
– Как ты думаешь, что подразумевал юный Дарий, причислив себя к христианам? Только то, что он за нас. Боже упаси его начать задумываться о грехе… это погибель для каждой молодой души!
Феодора смотрела на мужа во все глаза.
– То есть человек грешен настолько, насколько он сам думает, что грешен?
Патрикий усмехнулся.
– Пожалуй – да, во многом… Каждый сам себе Господь. И чем больше грехов мы себе выдумываем, тем больше углубляются колодцы наших душ и тем интереснее жить на свете!
Он иронизировал, конечно; но эта насмешка, как всякое желание, имела силу творения. “Какая ты великодушная богиня”, - прозвучали в ушах Феодоры слова Феофано; и она даже испугалась глубинных тайн человеческой души.
– Впрочем, Феофано сделалась прекрасным духовником для нашего перса, своего племянника, - произнес Фома, улыбаясь. – Она теперь как вождь, так и верховный жрец для всех нас! Как это забавно!
“Ничуть не забавно – особенно если подумать, сколько огня в Феофано и сколько она уже сотворила одной своей волей!”
Феодора перекрестилась и поцеловала свои пальцы, потом сжала руки и склонилась к мужу.
– Сотвори-ка теперь молитву, муж мой, - сурово сказала она. – Сотвори - если ты веруешь в это! Чтобы с нашим домом было все благополучно!
И они начали шептать – каждый свое.
Когда они приближались к дому, выйдя из повозки и шагая пешком, то увидели двух смуглых черноволосых всадников: мужчину и юношу… и в первый миг сердце Феодоры сжалось от страха: ей представился Валент Аммоний. Это оказался не Валент; но Дионисий с братниным сыном.
Ведь Дионисий обещал приехать: как она забыла!
Дарий замахал рукой и устремился навстречу московитке, увидев ее; улыбаясь, он спрыгнул с лошади. Теперь он сидел гораздо ловчее.
– Дядя приехал! – воскликнул сын предателя, наславшего на них турок. А может, это не Валент наслал, а сам паша - или вовсе другой властелин? Как теперь узнать, и нужно ли – после всего, что уже свершилось?..
Дарий радостно улыбался еще несколько мгновений; потом сын Аммония увидел лица Нотарасов и вспомнил, откуда они приехали. Мальчик сразу осунулся, на лицо набежала тень.
Неожиданно юный перс опустился перед Феодорой на колени. Взяв ее руку, он поцеловал ее серьезно и почтительно.