Феодора оторопела на миг; но у Дария такое движение получилось естественнее, чем у любого грека. Стоя на коленях, он приложил руки ко лбу и склонился почти до земли.

– Я очень сожалею, моя госпожа, и… скорблю вместе с вами. Хотя мне никогда не возместить вам…

– Ты не виноват, - сказала Феодора.

А сама подумала, глядя на лицо мальчика, его опущенные глаза… уж не догадался ли он, подобно отцу, о том, кто Феодора царице? И не зовет ли он ее госпожой как любимицу Феофано?

“Они совсем другие, еще больше, чем греки… и их никогда не разберешь! – подумала Феодора. – И как верить этому мальчику, хотя он и искренен?”

Христианство выкопало колодцы христианских душ … а колодцы древних восточных душ выкопаны давным-давно, и они еще глубже!

Феодора погладила Дария по волосам, и он улыбнулся; легко и ловко встал и, еще раз поклонившись, отступил, давая дорогу Дионисию. Московитка на миг испугалась, вспомнив о нем. А тот так же, как племянник, поклонился ей с серьезным и скорбным видом.

Дионисий сумрачно улыбнулся. Ущипнул аккуратную жесткую бородку.

– Я так же, как мой племянник, всем сердцем желаю возместить вам то, что вы потеряли, - сказал он. – И до некоторой степени могу это сделать. Я уже говорил с Феофано.

Феодора метнула взгляд на мужа; ее раздирали сомнения – оставить ли его на суд Дионисия? Кто мог знать, когда Фома сорвется и выдаст их всех?..

– Мой муж… расскажет вам, каково наше положение, кентарх, - сказала она Аммонию, невольно называя его так же, как брата. Подумала, что забыла его настоящее звание: в армии Феофано упростили запутанные византийские обозначения для лучшего понимания, но теперь Феодора забыла половину того, что царица ей рассказывала.

Феодора оглянулась на мужа напоследок – и быстро, чтобы не передумать, пошла в дом: к детям и госпоже.

Феофано вышла ей навстречу – и была она в доспехе и при мече, как нередко появлялась после бегства. Взглянув подруге в глаза и улыбнувшись, хозяйка сжала ее в железных объятиях: слишком крепких, но Феодора не издала ни звука.

Они расцеловались.

– Счастлива видеть тебя живой, - сказала царица. – А где муж? С Дионисием?

Феодора кивнула.

Феофано проверила, хорошо ли ходит меч в ножнах. А потом вдруг выхватила его так стремительно, что московитка отшатнулась.

– Скоро мы возвращаемся в лагерь. С обоими Аммониями, дядей и племянником… И с твоим мужем!

Феофано сделала выпад, другой; она гортанно вскрикнула оба раза, но когда продолжила говорить, дыхание ее ничуть не сбилось.

– И ты с детьми поедешь с нами.

Феофано улыбнулась и положила подруге руку на плечо; она поглядела ей в глаза близко и серьезно.

– Как же мне бросить тебя в доме Льва Аммония – и без большой охраны! Той горстке, что привез нам в помощь Дионисий, я доверю только челядь; а тебя, наше сокровище, нельзя!

– Не надо так шутить! – воскликнула Феодора, которой опять стало страшно от своего теперешнего значения.

– Я нисколько не шучу, - ответила Феофано.

========== Глава 70 ==========

Перед тем, как им выступать, Феофано пришла в спальню подруги. Патрикий последние ночи проводил один – он отдалился от жены как от жены, и теперь ему одному было даже легче, чем спать рядом с чужой себе женщиной.

Впрочем, Феофано, гораздо более опытная в житейских делах, сказала подруге, что так живут многие супруги, особенно те, кто уже завел детей: главное – блюсти приличия и помнить о своем долге по отношению к другим. А то, что они лгут детям…

– Это неизбежно, - сказала Феофано, улыбаясь и гладя Феодору по щекам. – Так же неизбежно, как священнику лгать пастве, а царю – народу… Вот увидишь: если ты увидишь еще когда-нибудь свою Русь, ты поймешь, сколько лжи окружает тебя, особенно в боярских палатах!

Феодора крепко обняла ее.

– Я уехала из другой Руси, чем та, в которую могу когда-нибудь вернуться, - пробормотала она. – Вместе с тем, как меняемся мы, меняется и то, что вокруг нас!

– Конечно, - ответила царица. – Мы все творим наш мир; но простолюдины – беспорядочно, а благородные люди – осознанно. Так же, как благородные люди лучше всего сознают себя и свои стремления, и направляют стремления тех, кем руководят.

Они посмотрели друг другу в глаза, а потом одновременно стали расстегивать платье на плечах друг у друга. Они давно уже воздерживались – и накопившееся чувство требовало излияния: чем дальше, тем сильнее! Особенно теперь, когда каждый день грозил им смертью!

В войну все чувства необыкновенно обострялись. И это было какое-то безумие – Эрос творил с ними обеими такое, что овладевало только менадами на празднествах Диониса: женщины словно покинули свои тела, сливаясь как чистое пламя или вино, расходясь и опять бросаясь друг на друга в танце любви и смерти. Вот битва, в которой узнаешь себя до конца! Феодора не уступала своей госпоже жадностью поцелуев и ласк, жаждою борения, и когда они наконец уняли свою страсть, обе были обессилены, точно скакали без отдыха всю ночь.