По сравнению с тем, что творилось сейчас, испытание на Скагосе показалось ему детской игрой. К башне двигалась толпа мертвецов – серая твердая плоть, голубые глаза, скрюченные пальцы. У многих не было голов, ног или других частей тела, за некоторыми волочились кишки, сквозь мокрые раны виднелись раздробленные кости. Говорят, волосы и ногти продолжают расти даже после смерти, - теперь Давос убедился, что это правда. Упыри перешли ров и вломились в загон для скота, раздирая лошадей на части. Бедные животные почти по-человечески кричали, умирая в страшных муках, их кровь алыми пятнами расплескалась по снегу, а мертвяки словно не заметили того, что сотворили. С бездумной целеустремленностью они окружили башню со всех сторон. Это единственный маяк света, единственное убежище посреди пустынной, заброшенной, дикой местности - неудивительно, что они пришли сюда, ведь они охотятся за живыми…

Давос открыл было рот, чтобы взмолиться Семерым о защите, но закрыл его так резко, что лязгнули зубы. Он был единственным из всех, у кого хватило разума вырваться; северяне не отступят, они будут стоять на своей земле и умрут, сражаясь. Я трус. Единственный, кто остался в живых. Эти слова грохотали у него в голове; он как будто слышал одновременно и собственный голос, и голос пленника.

Нет. Давос резко остановился. Он оставил четырех сыновей в преисподней Черноводной, он привел их на смерть, а сам остался жить, чтобы нести позор поражения и горечь утраты. Он не мог привести людей Мандерли навстречу такому же жуткому кошмару, а потом опять трусливо сбежать, чтобы сберечь свою шкуру. Нужно вернуться и спасти их, хотя бы и ценой собственной жизни. Поступить иначе – величайшее бесчестье; он даже не сможет предстать перед Отцом на его суде. В этом суровом мире, где, чтобы выжить, нужны верные люди, никого не презирают так сильно, как клятвопреступника.

Может быть, я и так уже прожил слишком долго. Башня окружена со всех сторон, кони все еще ржут в смертных муках. Упыри выломали дверь и вломились внутрь; раздался звон стали, слабым эхом донесшийся до Давоса, – воины Мандерли встретили мертвецов с боем. Храбрецы, каких я не заслуживал. Пора, подумал он, пора.

Давос Сиворт повернулся и побежал прочь.

«Трус, - кричал внутренний голос. – Предатель». Контрабандистам не свойственны бескорыстие и любовь к ближнему. Ты можешь утром пить вместе с другом и давним деловым партнером, а к вечеру он уже будет раскачиваться в петле над воротами в гавань; у тебя нет времени скорбеть, нужно поднимать черный парус и уходить с приливом, чтобы тебя тоже не вздернули. Честность вконец обесценилась; если кто-то предлагает подарок – это уловка; любой, кто заговаривает с тобой, пытается либо вытянуть из тебя деньги, либо передать в лапы властям. Давос нахлебался всего этого с лихвой. Если бы здесь было не так много упырей, если бы спина так не болела, если бы у него был еще один факел, если бы он не был так уверен, что если вернется в башню, то умрет ужасной смертью… здесь нет Оши, которая спасет ему жизнь, здесь нет кинжала из драконьего стекла… У него почти нет шансов снова встретиться с лордом Виманом, но даже если это случится, он не сможет посмотреть ему в глаза, так же как и Отцу Небесному. Он упал бы на колени и умолял бы лорда Мандерли о прощении за то, что так подвел его в час волка… Лорд Виман будет прав, если не признает Станниса своим королем, но Давос не сможет вынести это, просто не сможет… если кто-нибудь останется в живых, его найдут таким же сломленным и обезумевшим, как тот пленник, что умер от страха у его ног…

Давос, словно в бреду, шел по темному лесу. Он понимал, что у него ничего нет, кроме одежды и меча. Если я оглянусь, я пропал. Он пробирался сквозь высокие сугробы, разгребая их короткопалой рукой. Как никогда раньше Давос чувствовал себя не на своем месте. Я должен был умереть на палубе корабля, а не в этих северных землях. Но все-таки он пока жив, в то время как добрые и верные люди погибли. И его единственная надежда – бежать со всех ног. Если бы Бриенна была здесь… она бы не побежала… Никогда себе не прощу.

Казалось, прошла вечность, прежде чем звуки резни стихли. К этому времени Давос уже едва мог двигаться; холод, пронзающий спину, сковал его по рукам и ногам, ступни превратились в свинцовые бруски. Давос сунул руку под шкуры, ощупал рану и с ужасом обнаружил там дыру величиной с кулак – плоть омертвела и отвалилась. Боль от прикосновения была такая, что у него потемнело в глазах.

На горизонте показался лихорадочный кроваво-красный отсвет – начинало светать. Давос ушел не слишком далеко, но он больше не мог сделать и шага.

Он упал на колени и заплакал.

Задыхаясь от рыданий, он стоял на четвереньках, не в силах противостоять душащему его горю и чувству вины. Вокруг него кружили призраки, у каждого дерева было лицо. Дейл, Аллард, Маттос, Марик… Эдрик Шторм, малышка Ширен… лорд Виман, сир Вилис, Бриенна Тартская… Мария, Станни и Стефф… Оша, Рикон, сир Эдмунд Мандерли и другие… и Станнис, Станнис, а с ним Мелисандра. Ему даже показалось, что он увидел свою удачу, тонущую в водовороте кораблей, уходящих на дно Черноводного залива.

К тому времени как Давос пришел в себя, все вокруг стало серым. Значит, он пережил эту ночь, хоть и не заслужил этого. Теперь он совсем один, без товарищей, без еды, без лошади. Может быть, он рядом с Дредфортом, а может, посреди бескрайней заснеженной пустоши; он бежал, не разбирая дороги, так что теперь заблудился. В общем, он такой же мертвец, как и остальные.

Борясь с головокружением, Давос встал на ноги. Первый же шаг причинил такую боль, что он едва снова не упал; горло опухло и болело от рыданий, а от холода его разобрал кашель. Он не знал, куда идти и что делать. Можно попробовать вернуться и прибрать трупы; может, упыри не разнесли башню по камушкам. Но от одной мысли об этом Давосу стало дурно.

Но на нем все еще был черно-золотой плащ с коронованным оленем. Он все еще Десница Станниса Баратеона. Хреновый, правда, Десница, но уж какой есть. Он не может просто лечь в снег и ждать конца. Нужно найти выход.

Давос шел около часа, не ощущая и не осознавая ничего, кроме холода и боли, когда вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть, и этот кто-то приближается. Конечно, он сразу вспомнил об упырях, но как бы несокрушимы они ни были, мертвяки не выходят при дневном свете. Тогда кто это?