Когда Давос пришел в себя, он обнаружил, что лежит обнаженный под шкурами в шатре старух. Спина горела от холода. Он вспомнил, что был ранен стрелой, когда скагосцы взяли его в плен, но боль была совсем другая, куда хуже. От этой боли он потерял сознание, и это стало облегчением, но даже в бреду видениям не было конца. В моменты просветления он пытался утешаться тем, что если Оша не позволила ему умереть, то наверняка она захочет продолжить переговоры. Если же нет, то ей не стоило покидать безопасный круг факелов, она могла бы просто прийти утром к его расчлененному трупу и забрать стеклянный кинжал.

Наконец к вечеру третьего дня Давос окончательно очнулся. Одна из старух, которая знала несколько слов на общем языке, сказала ему, сколько он пролежал, и велела не шевелиться. Один из упырей ранил его, поэтому он балансировал на грани жизни и смерти, и не было ни питья, ни снадобья, чтобы удалить лед из тела. Там был порез, покрытый холодной коркой, и когда Давос прикоснулся к ране, то тут же с шипением отдернул руку. Старуха неодобрительно покачала головой, что-то сказала на древнем языке, а потом помахала у него перед лицом искривленным грязным куском кости. После неуклюжего обмена жестами Давос наконец уяснил, что это рог единорога, известный своими целительными свойствами, и что несколько молодых людей из племени отправились охотиться на единорога, чтобы помочь Давосу.

Давос был тронут, услышав это. Какая необычайная забота о том, кого изначально собирались просто прикончить. Он спросил себя, знают ли скагосцы и Хьяльмар Бьернссон, какую роль в его спасении сыграли Оша и Лохматик. Может быть, пережив ночь на горе, он получил какой-то почетный статус, и теперь ему нужно как-то объяснить, что произошло, не разрушив их заблуждений. Он попытался было сочинить какую-то более или менее правдоподобную историю, но тут в палатку вошла Оша собственной персоной.

Она отпустила сиделку, сказав ей несколько отрывистых слов, и подлила в жаровню побольше тюленьего жира, от которого повалил зловонный дым. Давос дрожал от холода даже под целой грудой шкур, и он подвинулся к огню поближе. Он заговорил только тогда, когда уверился, что они остались одни.

– Спасибо.

Наградой ему был недовольный взгляд.

– Если б у меня была хоть капля мозгов, я бы оставила тебя умирать там. – Оша села на место старухи. Смотрела она цепко и внимательно, словно ястреб. – А вместо этого я вломилась в толпу долбаных Иных, словно я долбаная воительница.

– Тем не менее, ты сделала это, - сказал Давос. – Почему?

Одичалая тряхнула головой.

– И правда, почему? Ты поклонщик, южанин, тебе не было никакого смысла приезжать сюда. Но ты здесь, и я не уверена, что хотела бы видеть, как ты умираешь от рук этих мертвых говнюков. А еще я думала над твоими словами. Мальчику не стоит проводить всю жизнь на Скагосе, и боги свидетели, Болтоны заслуживают наказания. Но даже если это и так, Рикон здесь счастлив, и…

– В безопасности? – закончил Давос, усмехнувшись. – И давно упыри приходят по ночам?

– Если он остается внутри огненного круга, ему гораздо безопаснее здесь, чем там. Но что здесь, что там, он лишь младший сын лорда Старка. По вашим поклонщицким законам, у него появятся права на наследство только если все остальные мертвы. На самом деле мертвы, а не прячутся, как он. И еще одно. Может, тебе удастся заманить Рикона в лодку – да, может, и удастся, если ты не боишься быть малость покусанным. Но хотела бы я посмотреть, как ты управишься с Лохматиком. Зверь совсем одичал, и он питается не только тюленями.

Давос с беспокойством воспринял ее слова. В других обстоятельствах он предпочел бы повесить волка и забрать ребенка. Но в данном случае волк был так же важен, как и мальчик, если даже не важнее. Может, Рикон Старк и похож на свою леди-мать, но доказать его подлинность без волка невозможно.

И все же Давос не намеревался сдаваться из-за каких-то пустяков.

– Волк ведь делает то, что говорит ему мальчик?

– Может, да, - сказала Оша. – А может, и нет. Лучше тебе взять на борт старых богов, контрабандист.

Давос удивленно взглянул на нее.

– Почему?

Она криво усмехнулась.

– Потому что твои ссаные семь богов не помогут тебе, если Лохматик решит, что ему что-то не по вкусу.

Итак, я должен взять на борт пятилетнего ребенка, который сам стал наполовину одичалым, и вконец одичавшего лютоволка, который не брезгует человечиной. Мы отправимся на маленькой лодке в опасное плавание к Белой Гавани, питая слабую надежду, что лорд Мандерли еще жив и готов сдержать свое слово. Давоса посетила предательская мысль, что это просто не может, никак не может сработать. Но раз уж он зашел так далеко и вынес так много, он возьмет на борт хоть Иного, если понадобится.

– Что ж, - наконец сказал он. – Надеюсь, наш нынешний разговор означает, что у меня есть шанс. Могу я увидеть мальчика?

Оша внимательно посмотрела на него.

– Ты упрям, беспалый сир, этого у тебя не отнять. Ну ладно, - Она швырнула ему длинную шерстяную рубаху, плащ из тюленьей шкуры, пару меховых унт со шнуровкой до колена и его потертые кожаные бриджи. – Одевайтесь, а там посмотрим.

Давос очень старался, но его руки двигались словно деревянные, а спина все еще горела, поэтому у него ушло некоторое время на то, чтобы надеть даже такую простую одежду. Наконец он вышел из шатра вслед за Ошей. Был холодный ясный день, и казалось невероятным, что он все еще здесь и что он видит обыденные вещи – два старика раскуривают костяную трубку, женщина расшивает бусинами платье, а другая свежует и потрошит горного козла. Он раньше думал, что скагосцы – дикие, кровожадные, не способные мыслить людоеды, а теперь он понимал, что это просто люди. Я видел лицо истинного врага. Давос представил себе, как рыцари Станниса, так же кичащиеся своей честью, как и сам король, живут в своей новой обители на Стене, окруженные воронами и одичалыми. Конечно, если там вообще кто-нибудь остался. Он сожалел, что так мало знает о планах и передвижениях Станниса. Вдруг ему пришло в голову, что король, возможно, считает его мертвым. Лорд Мандерли выставил просмоленную голову и руку с укороченными пальцами на воротах Белой Гавани на всеобщее обозрение, и некому сообщить Станнису, что это обман.