Тидеманъ сидлъ и разговаривалъ съ Олэ Генрихсенъ объ его поздк въ Торахусъ.

"Но разв у тебя есть на это время?" спросилъ онъ.

"Да. я найду на это время" отвтилъ Олэ, "я теб кое-что потомъ раскажу".

За столомъ Паульсберга говорили о положеніи страны. Мильде опять объявилъ, что онъ собирается перебраться въ Америку. "Но надюсь, Стортингъ не разойдется на этотъ разъ по домамъ, не постановивъ чего-нибудь".

"Мн совершенно безразлично, что онъ длаетъ", сказалъ журналистъ изъ "Новостей". "Судя по тому, какъ теперь обстоятъ дла, Норвегія кажется мн погибшей страной. Мы разлзаемся по всмъ швамъ, недостатокъ силъ чувствуется какъ въ политик, такъ и въ гражданской жизни. Какъ грустно видть это всеобщее паденіе. Такъ, напримръ, несчастные остатки духовной жизни, такъ высоко вспыхнувшей было въ 70-ыхъ годахъ, дошедшей до апогея. Старики пошли дорогой всхъ смертныхъ. Кто можетъ взять на себя ихъ работу? Мн надоло декадентство, и я чувствую себя хорошо лишь въ высоко-нравственной жизни". Вс посмотрли на журналиста, — что сдлалось съ этимъ веселымъ малымъ? Хмель его немного прошелъ, онъ говорилъ довольно чисто и не искажалъ ни одного слова. Что хотлъ онъ этимъ сказать? Но хитрость его обнаружилась, когда онъ сказалъ, что ему надоло декадентство, и что онъ хорошо себя чувствуетъ лишь въ высоко-нравственной жизни, тогда вс гости разразились громкимъ смхомъ и поняли, что это была не что иное, какъ изысканная шутка.

Шутникъ всхъ ихъ надулъ.

Несчастные остатки духовной жизни семидесятыхъ годовъ!

Разв Паульсбергъ, Иргенсъ, Ойэнъ и оба бритые поэты и цлая масса вновь выступившихъ поэтовъ не. считались первоклассными писателями?

Журналистъ смялся вмст съ ними, отиралъ потъ со лба и смялся. Вс были того мннія, что этотъ человкъ обладалъ большимъ запасомъ свдній, еще не истраченныхъ въ своемъ листк. И можно было ждать отъ него, что онъ еще напишетъ книгу, какое-нибудь замчательное произведеніе.

Паульсбергъ сидлъ и принужденно смялся. Онъ былъ, собственно говоря, отчасти огорченъ, что въ продолженіе всего вечера ни разу не упомянули ни объ одномъ изъ его романовъ, ни даже объ его книг о прощеніи грховъ. Вотъ почему, когда журналистъ спросилъ его мнніе о духовной жизни Норвегіи въ общихъ чертахъ, онъ коротко отвтилъ:.

"Я вдь высказался объ этихъ вещахъ гд-то въ моихъ произведеніяхъ".

"Да, да, конечно, если припомнить, то это вспоминается". Разумется, совершенно врно. Въ одномъ мст была замтка… Фру Паульсбергъ могла даже цитировать эту замтку и назвать страницу.

Но Паульсбергъ перебилъ:

"Я приду, значитъ, завтра и попозирую теб, Мильде", сказалъ онъ, взглянувъ на мольбертъ. Онъ поднялся, опорожнилъ стаканъ и началъ доставать свое пальто. Его жена тоже встала и сказала:- покойной ночи; она пожала всмъ крпко руку. Въ дверяхъ они встртили фру Ханку и Иргенса и сказали имъ коротко:- покойной ночи.

Съ этой минуты вс оставшіеся сдлались неудержимо веселы. Они пили, какъ губки, и даже оба молодые поэта пили, поскольку имъ позволяли силы, и съ красными глазами говорили о Бодлэр. Никто уже боле не сдерживался. Мильде хотлъ имть объясненіе, почему Иргенсъ требовалъ у него жженаго кофе. На что онъ ему? Вдь не цловалъ же онъ фру Ханку? Да чортъ его знаетъ! Тидеманъ слышитъ это и смется вмст съ ними, смется громче, чмъ кто-либо, и говоритъ: "Да, ты правъ, самъ чортъ не разберетъ его, эту шельму!"

Тидеманъ былъ трезве, чмъ когда-либо.

Журналистъ началъ говорить по поводу жженаго кофе, о дурномъ дыханіи вообще. Онъ говорилъ громко и смотрлъ на всхъ. Откуда происходитъ скверное дыханіе? Отъ гнилыхъ зубовъ, отъ пустыхъ зубовъ, хе-хе! Зубъ съ дупломъ заражаетъ весь ротъ. И онъ началъ подробне объяснять, почему зубъ съ дупломъ заражаетъ весь ротъ.

Нтъ, никто больше не стснялся, тонъ становился все свободне, и разговоры принимали боле рзкій характеръ. Жеманство — это горе Норвегіи; лучше пусть погибнетъ по невднію молоденькая дочь, чмъ посвятить ее во все въ свое время. Жеманство это порокъ, который въ настоящее время достигъ своего расцвта. "Чортъ возьми, для этого должны быть откровенные люди, которые кричали бы на улицахъ распутныя слова для того, чтобы молодыя двушки во-время знакомились съ вопросами жизни… Что ты тамъ ворчишь, Тидеманъ?"

Нтъ, Тидеманъ не ворчалъ, и Олэ Генрихсенъ тоже не ворчалъ. Откровенные люди, это въ высшей степени оригинальная мысль! Ха-ха!

Мильде отвелъ Тидемана въ сторону:

"Дло въ томъ, нтъ ли у тебя случайно нсколько кронъ", сказалъ онъ.

Да, Тидеманъ пока еще не разоренъ. Сколько? Десять?

"Спасибо, большое спасибо, дружище, я теб ихъ верну", сказалъ Мильде совершенно серьезно: "ты получишь обратно при первой возможности. Ты честный парень. Я еще третьяго дня говорилъ, что вы, торговцы, рдкіе люди, именно такъ я выразился. Вотъ теб моя рука".

Наконецъ, фру Ханка поднялась, чтобы уходить. День уже брезжилъ.

Ея мужъ стоялъ невдалек отъ нея.

"Да, Ханка, правда, пойдемъ", сказалъ онъ и держалъ уже для нея руку наготов.

Она бросила ему взглядъ и сказала:

— Благодарю тебя, мой другъ, у меня уже есть провожатый".

Прошло нкоторое время, прежде чмъ онъ могъ собраться съ духомъ.

"Ну хорошо", сказалъ онъ улыбаясь: "пусть такъ, я только думалъ…"

Онъ снова подошелъ къ окну.

Фру Ханка всхъ обошла и пожелала покойной ночи. Когда она подошла къ Иргенсу, она шепнула ему горячо, еле слышно:

"Значитъ, завтра, въ три".

Она удержала руку Ойэна и спросила, когда онъ детъ. Не забудетъ онъ написать по своемъ прізд въ Торахусъ? Поэты постоянно забываютъ самое важное. Завтра онъ долженъ телеграфировать.

До свиданія. Поправляйтесь скорй… — Она обращалась съ нимъ по-матерински до самой послдней минуты.

Ее провожалъ журналистъ.

"Ты общался мн что-то разсказать, Олэ", сказалъ Тидеманъ.

"Да, я знаю, ты удивляешься, что я ду въ Торахусъ? Чтобъ не распространяться, я сказалъ, что тамъ у меня дла. Это неправда; это у меня нечаянно вырвалось; я тамъ никого не знаю, кром Линумъ. Я не хочу говорить больше, чмъ это есть на самомъ дл: я былъ однажды въ Хардесфогтей! Ты не можешь себ представить ничего боле смшного; мы пришли туда, какъ два жаждущихъ странника, и получили молоко; позже я встртилъ семью здсь, когда они были въ город, въ прошлую осень и теперь зимой. Это большая семья; ихъ всего, вмст съ учителемъ, семь человкъ; старшую дочь зовутъ Агатой. Потомъ я теб разскажу больше про этихъ людей. Агат 17-го декабря минуло 18 лтъ, теперь, значитъ, ей девятнадцатый идетъ; я случайно вспомнилъ, какъ она мн объ этомъ говорила. Короче говоря, мы не помолвлены, я не хочу этого сказать, но послднее время мы съ ней въ переписк. Я еще не знаю, что изъ этого выйдетъ… Что ты объ этомъ думаешь?