– А мне это надо?

– Придётся, больше некому. Я возвращаюсь в эскадрилью на свою должность.

– Если я буду начальником штаба лагеря, кто будет делать мои дела в эскадрилье?

Карпов задержался в дверях, подмигнув Лиде, ответил Рогову:

– Иван Фёдорович Крузенштерн.

10

Последующие дни были очень насыщенными, подготовка к полётам шла полным ходом. Курсанты уже многому научились. Они довольно ловко управлялись с оборудованием для заправки и обслуживания техники. Всего несколько дней назад они робели перед самолётом, боялись сделать что-нибудь не так. Теперь же садились в кабину, как в кресло перед телевизором, уверенно включали необходимое им оборудование. Они уже умели запускать двигатель, проверять системы самолёта перед вылетом.

Руководством части на оставшиеся мероприятия было выделено ещё два дня, затем на понедельник назначена предварительная подготовка, на вторник методические полёты, в среду полёты с курсантами. Времени не хватало, занятия по плану наземной подготовки проводились весь день и заканчивались с наступлением темноты. Неделя пролетела незаметно.

В понедельник, с утра лётный состав был собран для постановки задачи на полёты, предстоящие во вторник и среду.

Первый день традиционно проводились методические полёты. Курсанты не летали, но все выводились на аэродром. Им предоставлялась возможность в живую ознакомиться с организацией полётов в реальных условиях: всё увидеть, услышать, пощупать. Лётчики облётывали авиатехнику, вспоминали особенности полётов с грунтовой полосы, осматривали ориентиры в районе аэродрома. Каждый лётчик выполнял методические полёты, пилотируя с места инструктора. Он как бы показывал своему командиру, что не утерял навыки пилотирования самолёта с задней кабины и готов к обучению курсантов. По сути это была чистой воды формальность, но этого требовали руководящие документы по организации лётной работы. Интенсивность полётов в первый день была не высокая, одна сокращённая смена, пять часов стартового времени, задействуется лётный состав обеих эскадрилий.

Второй день, в среду - полноценный лётный день, с максимальной загрузкой авиатехники и экипажей. Четвёртая эскадрилья летает в первую, третья - во вторую смену.

Готовились к полётам до обеда, затем всех отпустили на отдых. Командиры звеньев и эскадрилий уточняли плановую таблицу, которая после того, как её подпишет командир, получала статус закона. Все остальные отдыхали. Подъём предстоял ранний, на рассвете, поэтому отбой у курсантов был в восемь часов вечера. Было ещё светло, в лагере продолжалась активная жизнедеятельность, но курсантов всё равно укладывали в постель.

Предполётный отдых курсантов - важнейший, строго контролируемый элемент распорядка дня. Отвечали за соблюдение предполётного режима лётчики-инструкторы, контролировал врач. Он мог в любое время зайти в казарму, посмотреть как отдыхают будущие лётчики. Причём летает завтра курсант или нет, значения не имеет. Обслуживание и заправка авиатехники так же требует большого внимания, представляет опасность и не выспавшийся, невнимательный механик с большей вероятностью допустит просчёт, который может привести к тяжёлым последствиям.

Кровати двух друзей, Мусина и Евсюткина стояли рядом. Они лежали и разговаривали о предстоящих полётах. За окном смеркалось. Евсюткин как-то незаметно уснул. Евгению Мусину спать не хотелось, ему было скучно. Тут он заметил, что в казарме по центральному проходу идёт доктор, внимательно осматриваясь по сторонам. Курсант, на всякий случай, притворился спящим. Врач прошёлся между кроватями туда-сюда, тихо вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Вот он прошёл за окном. Наступила тишина. Мусин тихо приподнялся, прислушался. Стараясь не шуметь, одел тренировочные брюки, кроссовки. Поверх футболки накинул лётную куртку и бесшумно выскользнул в окно.

В это время в общежитии лётного состава командиры звеньев четвёртой эскадрильи наконец-то нарисовали окончательный вариант плановой таблицы и понесли её на утверждение командиру эскадрильи. Леонид Николаевич Лучников находился у себя в комнате, в которой жил вместе с замполитом эскадрильи, майором Миллер. Они играли в шахматы, когда, постучав в дверь, вошёл инженер эскадрильи, дал на подпись какие-то рапорты. Уходя, он как бы между прочим, заметил:

– Я спирт получил.

– И что? Не знаешь куда деть?

– Пробу снимать будете?

– Я тебе дам пробу, - командир показал кулак.

Это была шутка. Спирта у инженеров всегда было много. Получали его по установленным нормам. Для технических нужд его не экономили, но его хватало на всё, даже оставалось. Много спирта требовалось для обслуживания вооружения самолёта, для быстрой сушки материалов фотокинопулемётов, автоматических регистраторов, общеизвестных как "чёрные ящики", и аэрофотосъёмки. Полёты на боевое применение во время работы с курсантами выполнялись редко, а аэрофотосъёмка вообще никогда не выполнялась, а спирт выделялся. Никому и в голову не приходило доложить об излишках спирта. В отчётах указывалось, что спирта в этом месяце хватило, но едва-едва. У инженера он был всегда, он же и следил за его распределением. Об этом знали все, к этому привыкли.

Предлагая командиру эскадрильи "снять пробу", инженер заранее знал, какая будет реакция. Лучников Леонид Николаевич, или просто Лук, как его называли в полку, не очень уважал выпивку. Он мог немного выпить за компанию, но не более того. Он вообще не любил застолий и шумных компаний. Он никогда не суетился, не повышал голоса и никогда никого не наказывал. Круглолицый, с небольшой лысиной и светло-серым глазами, всегда с лукавой улыбкой, этакий добряк-весельчак. Подчинённые его обожали. Он был хорошо образован, много знал. С ним можно было разговаривать на любую тему. У него была прекрасная память. Он мог мгновенно назвать любую историческую дату, любую страну мира, её столицу, сколько там населения, где расположена или была когда-то расположена на карте мира. На свете не было анекдота, которого не знал бы Лучников. Остроумный и хитрый, он обладал специфическим чувством юмора. Частенько его шутки имели двойной смысл и понять их могли не все. Иногда, со скуки Леонид Николаевич мог отмочить, что-нибудь, о чём потом долго говорили. Ему всё прощали, разводили руками: