Лицо мужа пугающе бледное, словно кто-то нанёс слишком много пудры, а губы синие и бескровные. Я легонько дотрагиваюсь до его плеча, стараясь не причинить боль.

— Вы ведь его спасёте, да? — шепчу я, не глядя на врачей, но мне никто не отвечает. Слишком тихо, чтобы они услышали. Да я и не хочу знать ответ!

— Ана, — словно шелест осенней листвы.

Кэш убирает маску с лица и смотрит на меня, чуть-чуть улыбаясь. Как ему хватает сил?

— Ты здесь, — медленно шепчет он, кривясь от боли.

— Конечно, я с тобой. Ты держись, хорошо? — я кусаю губу до крови. — Сейчас всё изменится, тебе помогут.

Он горько улыбается, нежно глядя на меня. От этого щемит сердце, и я на секунду прикасаюсь к его лицу. Муж ведь почти не изменился с нашей первой встречи: такой же весёлый, немного наивный, но надёжный и сильный. Он любит меня, я это знаю, ведь с ним по-настоящему жила столько лет и забыла о боли.

— Ты поправишься, — киваю я, натянуто улыбаясь. Лишь б он поверил. — Это точно, поправишься. Всё обошлось, Кэш. Только немного потерпи. Слышишь, милый? Потерпи.

Не могу понять, кого я уговариваю: его или себя?

— Ана, — карие глаза блестят, но этот блеск совсем нездоровый, — я люблю тебя. И Фиону тоже люблю. Больше жизни.

Я хочу его остановить, закрыть рот рукой, потому что каждое слово даётся с великим трудом. Я чувствую это! Но муж еле качает головой и смотрит очень серьёзно. Он смотрел так несколько раз за все шесть лет, когда случалось что-то очень серьёзное.

— Крови слишком мало, — говорит кто-то. — Звони в центр, боюсь, не протянем.

— Скорее! Ещё бинтов, — второй голос.

Нет, что вы такое говорите?! Вы ничего не понимаете! Заткнитесь, чёрт побери! Он выживет, он сильный.

Где-то сзади Люк до сих пор кричит в рацию, пытаясь достучаться до Кристиана.

— Кэш, ты… — голос срывается. — Ты не умрёшь. Это просто глупо и невозможно. Я очень тебя люблю, ты слышишь? Поэтому ты не умрёшь… — я глажу его по щеке и ловлю ртом слёзы. Это не очень-то ободряюще, конечно…

— Поцелуй меня, — еле слышный хрип.

Глаза мужа практически закрыты, но он держится. Пожалуйста, Кэш, живи! Но как я могу его поцеловать? Нет, нельзя, он должен сражаться за свою жизнь!

— Прошу, — выдыхает он обречённо и стонет. Чёртов Эдвардс, борись же, хотя бы ради нас!

Я наклоняюсь и целую его, вкладывая всю надежду и всю поддержку, на которые способна. Но только на секунду прижимаюсь губами, боясь повредить. Но когда отстраняюсь и беспокойно вглядываюсь в его лицо, глаза мужа потухают.

— Нет, нет, — мгновенно оживляюсь я, выходя из оцепенения. — Кэш, ты слышишь меня?

Он не реагирует. Что же это такое?

— Эй, сделайте что-нибудь! — кричу я врачам, которые тоже суетятся над мужем. Но потом они поднимаются на ноги, и я захлёбываюсь слезами. Беспомощно смотрю на аппарат по другую сторону и вижу чудовищную цифру — «0».

— О, Господи, нет! — кричу я, оглядываясь на всех столпившихся вокруг. Они с сожалением смотрят на меня. На душе так гадко, что хоть вой.

— Время смерти — ноль часов сорок три минуты, — говорит немолодая женщина-врач.

«Он не умер, это ошибка. Его вообще не должно было быть здесь! Как вы можете опускать руки? Нет, всё ложь!» — хочется орать мне, но вместо этого я сижу и сжимаю руку мужа.

Она тёплая, словно он сейчас очнётся, посмотрит мне прямо в глаза и улыбнётся своей красивой улыбкой, от которой тает даже лёд. Но Кэш замер навсегда и больше никогда этого не сделает.

***

Я думала, люди уходят по-другому. Они осознают, что это конец и просто растворяются во времени. Но всё оказалось не так, а намного страшнее.

Навсегда в память въелся этот огонь, который вспыхивает за секунду до того, как сердце остановится, а потом навсегда затухает. Глаза, прежде такие светлые и живые, превращаются в стекло, как китайские дешёвые бусы. Это ужасно и одновременно невероятно — так легко умирает душа. А что остаётся? Оболочка. Но она ничто без огня, заставляющего мыслить и действовать. Ничто без жизни.

Оказывается, мои плечи уже который раз содрогаются от холода. Я сижу в лёгкой блузочке и совершенно не помню, где оставила пальто. Невольно бросаю взгляд в окно, единственное в этом коридоре. Уже рассвет.

Почему я до сих пор сижу в больнице? Потому что так сказали. И потому, что я совершенно не знаю, что ещё могу предпринять. Фиона дома с моей мамой, которая прилетела несколько часов назад. Это хорошо. Что бы я сейчас без неё делала?

В коридоре раздаются шаги, и я поднимаю голову. Кристиан. Он молча садится рядом со мной и протягивает кофе. Я качаю головой, крепче прижимая колени к груди. Так теплее и почти не больно.