Васин, воодушевленный разговором со Сталиным, обещавшим ему «широкие полномочия», прилетев в Зеленогорск, сразу же прошел по цехам и, собрав начальников, принялся «подкручивать гайки»…

Семья Клейменовых жила интересами и жизнью танкового завода; и то, что происходило на заводе, нередко обсуждалось за ужином, когда все работающие и домочадцы собирались за большим столом. Как-то Максим, жадно впитывавший все заводские новости, спросил Гаврилу Никоновича:

— Верно ли, отец, что Васин погнал под конвоем на карьер, чуть ли не босого, начальника третьей литейки?

— Да, был такой случай, — помрачнев, сказал Гаврила Никонович. — И пригрозил, что если не обеспечит формовочной землей литейные — передаст в трибунал.

— А Зинка говорила, — продолжал Максим, — что у них в цехе Васин бегал с пистолетом в руках, грозил рабочим и будто бы двух начальников участков отправил на фронт в штрафную роту.

— Так и меня он же спровадил на фронт в Северограде, — сказал Егор.

— Это за что же? — спросил, перестав есть, отец.

— А что план не выполняла бригада. У нас в ту пору половину людей мобилизовали. Орать начал, ну я ему и ответил по-рабочему.

— Я так и подумала, Егор, что ты из-за своей горячности попал на фронт, — сказала Татьяна.

— Я еще мягко обошелся, — усмехнулся Егор. — Другой бы на моем месте не так отбрил.

— Свернет он себе шею на таком руководстве, — заметил Максим.

— И я так думаю, — поддакнул Егор. — Чай, при Советской власти живем.

— Не то говорите, ребята, — по-отцовски глянул на них Гаврила Никонович. — Теперь такое время, что иначе нельзя. Иначе — слушать не станут. Вон на фронте за невыполнение приказа — расстрел! А у нас — тот же фронт, только трудовой… Ведь с него тоже небось взыскивают. Говорят, сам Сталин звонит.

— Свернет он себе башку! — не унимался Максим. — Пожилого инженера, начальника цеха почти босиком погнал выполнять чужую работу. Если б на фронте попробовал так, его бы в первом бою пристрелили… Ну-ка скажи, отец, почему он наших специалистов на командных постах заменил североградскими? Даже не узнав, как они работают?..

— Тут, верно, перегнул малость, — вздохнул Гаврила Никонович. — Ну да Махов хороших начальников опять поставил на свое место.

— Кого-то поставил, а кто-то обижен без всякой причины… Вот поэтому мне на родной завод идти не хочется. Если б получше чувствовал — махнул бы, как другие, на Алтай.

— Это с двумя-то крошками? — вмешалась мать. — И чего только в голову не взбредет, когда сидит человек один-одинешенек… Да ты приглядись, что у вас делается.

— Верно мать говорит! — поддержал Гаврила Никонович. — Надо тебе сходить на завод. В вашем-то бюро как раз и надо было поставить главными североградцев. Чай, они танки проектируют.

— Сходи, Максим! Дело советуют родители, — присоединил свой голос Егор. — Там народ хороший. А Ухов опять про тебя спрашивал. Может, ты им сейчас позарез нужен.

— Ладно. Схожу, посмотрю, — согласился Максим и стал пить чай.

Татьяна, украдкой взглянув на него, подумала: «Гордый какой… Себя уважает. Этот не стал бы работать бригадиром…»

В раздумьях прошло несколько дней. А когда охваченные общим подъемом встать на защиту Родины пошли работать в цехи завода Зинаида и 13-летний Саша, Максим уже не мог усидеть дома и пошел вместе с ними.

На заводе Максим решил поначалу пройтись по цехам, благо у него уцелел старый пропуск. Хотелось хорошо рассмотреть создаваемый здесь тяжелый танк.

На заводском дворе он увидел справа огромный корпус, которого раньше не было. «Здесь, очевидно, и сосредоточено танковое производство, — подумал он. — И когда только успели возвести такую махину?» Корпус этот был значительно выше и шире прежних тракторных корпусов, тянулся нескончаемо далеко и мог бы вместить в себя до десятка прежних цехов.

«Обойти, осмотреть его у меня сил не хватит, — подумал он. — Пойду-ка я прямо на-сборку — это, очевидно, в конце…»

На сборке сразу испытывалось несколько танков. Гул двигателей, лязг гусениц, грохот и металлический стук работы висели в воздухе вместе с серыми клубами дыма и едкого газа. Было нечем дышать. У Максима закружилась голова, и он вышел во двор, где стоял после пробежки еще дышащий хором, окрашенный в белый цвет, широкий, угловатый, пугающий своим видом КВ.

Максиму вспомнилось, как он рассматривал в лагере под Сталинградом средний танк Т-34 («тридцатьчетверку»). Там могущество сочеталось с гармонией линий, с легкостью, которая, казалось бы, и несовместима с такими понятиями, как «броня», «гусеницы», «орудийная башня».

КВ походил на плохо отесанную, громоздкую глыбу, на которую был поставлен кованый железный сундук, из которого торчала пушка.

Художник-анималист сравнил бы «тридцатьчетверку» с сильным и грациозным зверем, вроде пантеры, а КВ — не иначе как с носорогом.