— Скол! Вздрогнем, как говорят русские!

Дима выпил и вздрогнул. Провыл сквозь удушье:

— Сколько градусов твоё вино?

— Шестьдесят, — довольно ответил Олафсон. — Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.

Солнце быстро падало за горизонт, а Дима всё рассказывал свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ — кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как он дважды влюбился в одного человека, а тот дважды его обманул. Дима не скрыл ничего, вывернул душу наизнанку.

— А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов… Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать…

— Вы знаете Олега?!

— Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё — и на небе, и на земле… Я сэндвичи с лососем из дома носил, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. У нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.

— Сейчас он пишет докторскую диссертацию.

— Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.

Олафсон налил морошкового самогона в бокалы:

— Счастливый человек этот Олег Рудов. Меня Гростайн отверг, буквально сломал мне жизнь, а ему открылся…

— Благодаря мне! Это я написал его имя на портале!

— Да, пять тысяч лет назад ты написал ваши имена, и все эти годы портал вас ждал. А десять лет назад Олег приехал в музей, коснулся камня, и случилось чудо. И он никому ничего не сказал…

— Потому что он эгоист и хочет заграбастать все деньги и славу! Ни с кем не хочет делиться — ни с вами, ни со мной, ни с учёным сообществом! Он понял, что может путешествовать во времени, и тайно начал раскопки. Пишет диссер, готовит сенсацию. Какое необузданное тщеславие, какая алчность!

Олафсон захихикал:

— И это говоришь ты? Да вы друг друга стоите! И не алчный он, а обычный. Ты плохо знаешь учёных. Я бы на его месте поступил точно так же: задурил бы тебе голову, сжёг флешку, украл паспорт. А если бы ты продолжал мне мешать, то и придушил бы где-нибудь в прошлом. Кто тебя там найдёт? Идеальное преступление — спрятать труп в каменном веке.

Дима обиделся:

— Почему бы не поговорить со мной честно? Я бы согласился поделиться с ним славой.

— Дмитрий, Дмитрий… Он десять лет вёл там кропотливые изыскания, изучал среду, наблюдал за аборигенами. И вдруг какой-то чужак врывается в его мир и предлагает делиться! Ну уж нет! Чужака надо выкинуть, а портал замуровать или поставить там хитрую ловушку, — Олафсон ехидно засмеялся.

Холодный ветер трепал его седые космы, а щёки от вина раскраснелись. Фьорд накрыло облаком тумана, и Дима поёжился:

— Всё равно мог бы поговорить. Я же люблю его, и он об этом знает.

— А ты уверен, что он гомосексуал? Если нет, то плевать ему на твою любовь, сам понимаешь.

Ночью Дима слушал завывание ветра и вспоминал события прошедшего лета. Допустим, Олафсон прав. Юный, но честолюбивый Олег Рудов приезжает в норвежский музей на практику и обнаруживает, что может перемещаться в прошлое. Единственный из всех, кто когда-либо прикасался к Гростайну. Рудов смекает, что это бесценный шанс изучить неолит методом полного погружения и написать труд, который станет бестселлером на все времена. И он не упускает этот шанс. Через десять лет, когда его диссертация практически готова, а он окончательно привык считать себя избранным, из камня вдруг вываливается свадебный фотограф Дима Сидоренко. И все мечты доцента, все его планы, надежды и карьерные устремления рушатся в прах. И за меньшее зло убивали, тут Олафсон прав.

Но больше всего Диму занимал вопрос о сексуальной ориентации Рудова. Да, у них был секс, и оба раза он вроде бы кончил, но это ведь ни о чём не говорит. Дима набрал в окошке гугла: «Как отличить гея от натурала?». Впервые за двадцать шесть лет он столкнулся с такой проблемой. Раньше он прекрасно различал безо всяких пособий. Читая на каком-то форуме странную историю странного мальчика, который повстречал другого странного мальчика, Дима задремал и проснулся от того, что Олафсон тряс его за плечо:

— Дмитрий, началось северное сияние. Интенсивность — пять баллов. Пора.

========== Часть 5 ==========

В ушах звучали прощальные слова профессора Олафсона: «Скажи Олегу, что я на него не сержусь. Пусть не боится меня, я всегда помогу своему бывшему студенту!». Плечи оттягивал тяжёлый рюкзак, где между объективами покоилась бутылочка морошкового вина, а карманы топорщились из-за упаковок конфет. Дима опустошил автомат в музейном кафетерии, выгреб все орешки в разноцветной глазури. Ещё он взял с собой финский нож Олафсона, хотя тот отговаривал: доцент Рудов по-любому победит в драке. На его стороне опыт, мышцы и знание местности. Спасибо, если не поставит у Гростайна капкан на медведя, а то всякое может случиться.