Существуют (поздние) поверья о том, что ведьмы могут превращаться в бабочек; что они предвещают войну (так, римляне называли бабочку "feralis" - "свирепая", а у греков не погребённая душа-бабочка (сбежавшая от Гермеса либо похищенная гарпиями) превраща-лась в злого духа), но могут способствовать деторождению. Один из орнаментов Чатал-Хююка весьма напоминает бабочку (диспут по этому поводу не закончен).

Легко видеть, что бабочка с распростёртыми крыльями в плане похожа на двусторон-нюю секиру (лезвия - крылья). Сходство бабочки с критским лабрисом усматривала и М. Гимбутас (при раскопках дворцов Крита обнаружены огромные (ок. 2 м) лабрисы, и даже секиры с двойными лезвиями (по два (последовательно) с каждой стороны), как двойные крылья). Обычно подобная "секира" (др.-греч. "лабрис") сакрально соотносилась с культом Великой богини (в частности, у китайцев (В.Л. Телицын. 2003), а у критян (Ю.В. Андреев. Рис. 60) лабрис нередко служил навершием постамента с небольшой (в рост человека) ко-лонной (и на лабрисе нередко крепилась птица). Очевидно, что в части культовой принад-лежности такой лабрис (на столбе) адекватен ашере и символизировал её (богини) присутствие. Согласно В. Буркерту ("Греческая религия". 1977), двойной топор (лабрис) впервые появляется в IV тыс. до н.э. в Арпатхии (сделан ещё из камня), а в III тыс. до н.э.
– в Эламе, Шумере и в Трое II; на Крите же (Г. Чайлд. 1952) - после среднеминойского III периода (однако заметим, что А. Голан приводит графему лабриса (57., Рис. 322-1, Малаа Азия), датированную VII тыс. до н.э., а также графемы (Рис. 322-2,3,4) лабрисов из Месопотамии и Чехословакии, дат. V тыс. до н.э.). Отметим также и то, что изображение лабриса высечено на камнях Стоунхенджа. Черепа с выжженным клеймом двойного топора были найдены в погребениях эпохи нового каменного века во Франции (В.Л. Телицын, И.Б. Орлов, В.Э. Багдасарян "Символы, знаки, эмблемы". 2003). Характерно, что многие (предположительно, вотивные) лабрисы найдены в пещерных святилищах (посвящённых Великой богие и её проявлениям).

Много больших (до 45 см в длину) шлифованных ритуальных топоров (фибролит, жаде-ит, нефрит) обнаружено в армориканских (бретонских) курганах (ранний бронзовый век). Примечательно то, что продольное сечение у этих топоров (лабрисов) - ромб; прямоуголь-ник (заметно реже) или овал, сопряжённый с треугольником. Вид сбоку - "гантель" (см. вы-ше) или прямоугольник. Обух данных топоров, как правило, имеет (в сечении) треугольную и, реже, прямоугольную форму, переходящую в треугольник-лезвие (заметим, что и ранне-минойские кинжалы (а позднее и короткие мечи) имеют треугольную форму). Таким обра-зом, в соответствии с сакральной символикой, армориканский топор является атрибутом, соотносимым с культом Двуединого божества.

Знаток древних культур Э.Б. Тейлор (35.) убеждён, что так как "Бог неба обитает в не-бесной области, [то] поэтому какой же образ может более подходить к нему... как не образ птицы". И действительно, поскольку мир птиц (за редким исключением) - небо, то и мужское проявление Единого бога (в разных обликах) связывалось с этой стихией. Так, известно (см. выше), что верхнепалеолитические человекоптицы (голова птицы) нередко изображались и в мужском облике (т.е. видение Единого бога в облике птицы, вероятно, столь же архаично, как и в виде медведя).

Филон Библский приводит такую цитату из священного сборника Зороастры: "Бог имеет голову ястреба. Он самый первый, нетленный, вечный, не рождённый, не разделённый [очевидно, что говорится о Едином боге]...". Далее речь идёт о проявлениях (о видении) бога-отца скотоводческо-кочевой культуры. В силу древней традиции постнеолитические (мужские) божества Неба продолжают соотносятся с птицами. К примеру, творец жизни (и прочего) бог Амон-Ра, "озаривший землю во тьме, засияв в хаосе", первоначально появляется в облике гуся (великого нильского Гоготуна). С образом небесного гуся ("вахана") связан (летал на нём) и прародитель Брахма. Очевидно, что значимое участие птицы при описании деяний этих божеств должно свидетельствовать о сходных традиционных воззрениях (хотя во многих из них в основном, выражены представления раннескотоводческой культуры номадов, но, тем не менее, ощутимо и (вероятно, благоприобретённое) раннеземледельческое влияние). В мифологии шумеров орёл Анзу(д) изображался сидящим на руках бога Энки, а "мудрый" ворон считался священной птицей Энлиля и Одина (соответствует в германской мифологии богу Водану (или Вотану - богу воителю), на плечах которого сидели всеведущие черные вороны "Мысль" и "Память"), а у кельтов - богини битвы Морриган-Бадб (ворон как провозвестник смерти)). У египтян же важнейшие небесные божества, такие как Ра или Хор, наделены птичьими головами. С древнеиндийским Вишну, первоначально божеством Солнца, соотносится птица Гаруда (Вишну летал на ней). У римлян орёл - эмблема Юпитера, а у греков - Зевса (громовержщев).

Как представляется, белый цвет, в качестве сакрального связываемый с женской ипо-стасью Двуединого божества преимущественно как с богиней Неба, первоначально ассо-циировался с ней как с богиней-матерью ("палеолитической венерой"), вскармливающей младенца (белым) молоком, дарующим жизнь и произрастание; а далее и с посмертным воз-рождением (цветом ямы-могилы как лона), а также и с оживлением умерших (действа кельтской Бригит). Связывался блый цвет с культом Всеобщей матери, в частности, и как с источником прозрачной (светлой, дождевой) воды небес, взращивающей (питающей) растения.

"Генетическая" связь понятия "небо" с высокой, небесной (дождевой) водой, "небесным молоком" Великой матери, отчётливо выявляется, в частности, у семитов, у которых, к при-меру, термин "небо, небеса" обозначается выражением "шем(м)аим, шем(м)ем". Этот тер-мин, представленный в виде "ше(м)-мем, ше(м)-маим", переводится как "(это) имя - вода" (или как "(то) что вода" (вода на небе, кучевые облака). То же и у древних шумеров: идео-грамма "А-Н" (стереотипная интерпретация "ан" - "небо") может быть прочтена ("Отцы Ав-раама") как "верхняя, высокая ("Н"), вода ("А")" неба. Так, у номадов-амореев, а затем и ханаанеев, боги Неба носили имена "Баал-Шемем" или "Шамемрум".

Ещё в эпоху палеолита небо ассоциировалось с верхней, небесной, дождевой водой и обо-значалось знаками воды - волнистыми линиями (к примеру, в Малой Азии, в Месопотамии и Египте). Считается, что прототипом ханаанейской буквы "мем " послужила волнистая линия - знак воды (в тучах). Характерно, что в шумерском пиктографическом письме вода, река и канал обозначались одним и тем же знаком (двумя волнистыми или зигзагообразными (из уголков) линиями (Е. Герцфельд)). Заметим, что и у древних иранцев вода и река обозначались термином "don, danu".

Архаичное представление о животворной небесной влаге (и о самой Великой матери) сохранилось, в частности, и в Ригведе (гимн "Воды жизни"): (Небесные) "воды, только вы приносите нам силу жизни ["Сила (жизни) есть сущность воды", - сказано в одном др.-инд. трактате]. Помогите найти [обрести] нам пищу [позаботьтесь о поливе посевов], дабы смогли мы ценить ее, как огромную радость [и благодеяние]. Позвольте нам пить ваши живительные соки, как если бы вы были нашей любящей матерью".

По всей вероятности, древний человек был уверен (убеждён), в том, что молоко и небес-ная (высокая), дождевая вода ("молоко" для растений) изливаются из сакрального источника одной природы. Показательно, что уголок (сдвоенные углы) служил символом и женской или коровьей груди (богиня-мать, нередко представлась в образе небесной коровы, рождающей богов), а также и облака (дождевой тучи), в котором тоже виделась изобильная небесная грудь Великой всеобщей матери (особенно когда уголков изображалось много). Так, миф о Притху ("Вишну-пурана"), очевидно, сравнительно позднего (скотоводческо-кочевая культура) происхождения, однако и в нём сохранены "весьма древние мифологические образы". Характерно, что в этом повествовании молоко явно отождествляется с дождевой водой ("водами жизни"). Здесь (миф о Притху) богиня-мать Земля, спасаясь от преследования, что называется, по старой памяти, превращается в небесную корову, ибо: "Все злаки, которыми кормились люди, давно погибли, и только моим молоком можно воскресить их... засохшие нивы и сады... (Пусть) молоко мое, живительное для увядших растений, беспрепятственно растекается повсюду".