Дмитрий позавтракал очень скудно, одним бутербродом, и сейчас мечтал перекусить.

Школьный буфет его не устраивал, и он решил отправиться по старой памяти в физтеховскую столовую, всего квартал от школы. Кормили там, после ужасов начала девяностых, сносно.

У ворот школы он обратил внимание на юношу, стоящего через дорогу, и почему-то остановился, прежде чем перейти к нему, так как на какие-то доли секунды ему вдруг почудилось, что юноша ждал его, и от ожидания этого веяло чем-то неожиданным, опасным.

Он знал за собой такие неожиданные смены настроения и возникающее чувство опасности, обычно ложное, и подумал сразу о том, что придется тащиться к Виктору за рецептом на транквилизаторы, которые он не пил уже давно.

Опустив голову, и не встречаясь взглядом с наблюдающим за ним парнем в джинсовой куртке, Дмитрий торопливо, широким шагом пересек улицу. Опять паранойя начинается, думал он, ну почему мне кажется, что этот парень имеет ко мне какое-то отношение?

Он вступил на тротуар рядом с незнакомцем, и утвердившись на качающейся на тротуаре плитке, поднял глаза и встретился взглядом с юношей.

– Дмитрий Степанович Панин?

– Да, это я, - сказал Панин, вглядываясь в парня. Чувство опасности прошло, а вместо него появилось ощущение, что они где-то встречались.

– Да это я, - повторил он.
– Чем могу служить?

– Разрешите представиться в тон ему, тоже слегка по-старомодному произнес юноша.
– Михаил Дмитриевич Панин.

Прошло не меньше двадцати секунд напряженного молчания, которое сгущалось по мере того, как Дмитрий осознавал сказанное.

– Я рад, - он старался говорить обыденно, но предательская хрипотца в голосе выдала его, - я рад, - он запнулся, - сын, что ты оставил мою фамилию.

– Ты же не отказался от родительских прав, как хотела мать, - и Дима вспомнил, что да, был момент, приходил к нему документ с такой просьбой, и он звонил адвокату и сказал решительное нет, сказал не потому, что так хотел, а потому что был уверен, это очень оскорбило бы его покойного отца.

– Панин - хорошая фамилия, - Дмитрий говорил, а сам разглядывал сына. У него были карие глаза бабки Антонины, Панинский нос аккуратной картофелиной, и темные кудри матери.

Красиво получилось, думал Панин. Вслух сказал:

– А вообще, я собрался перекусить, давай со мной, а то потом у меня ещё урок, так что на всё знакомство полтора часа всего...

И вдруг спросил:

– Сколько же лет прошло?

– Двенадцать, - ответил Михаил.

– Двенадцать ...
– повторил Дима, вдумываясь, вслушиваясь, удивляясь.

– А я бы тебя не узнал, если бы встретил случайно.

– Ты и не узнал, - сказал Миша.
– Но встретились мы не случайно, я знал, что ты здесь работаешь.

Они вышли на Первомайскую, и шли по направлению к столовой.

– Как узнал?

– Один парень из нашей школы перевелся сюда, в пятую, хочет на физтех поступать, вот он и сказал, что у него учитель математики мой однофамилец, Дмитрий Степанович Панин, а поскольку я знал, что ты живешь в Долгопрудном, это уж от мамы, и я Дмитриевич, то очевидно, что это не совпадение. И мне вдруг захотелось глянуть на тебя, папашка всё ж, как-никак...

– И узнал?

– Догадался. Я ведь знал, кого ищу.

– Отец из меня получился плохой...

– Никакой, прямо скажем.

Мишка как-то нервно хихикнул: улыбка на его лице показалась совсем такой же, как у Виолетты.

Диме нечего было возразить.

Подошли к столовой, и это дало возможность Диме замять неприятную тему разговора.

– Давай пойдем на второй этаж, там уютнее, хоть слегка и дороже, - сказал он сыну, и тот молча кивнул.

Разговор они продолжили после того, как взяли еду и уселись с подносами за столик. Пара ещё не закончилась, студентов было мало, не было той толкотни, которая возникает в перерывах.

– На самом деле, - сказал Миша, - я тебя помню. Мне же было восемь лет. Для меня ваш развод оказался таким неожиданным, я помнил, как ты тащишь меня на шее, а мама идет рядом, и счастливая такая, всё смотрит наверх, на меня, на тебя и смеется.

– Это мы из Зоопарка шли, ты устал очень, я взял тебя на шею, пока дошли до троллейбуса. Я тоже помню этот день, сентябрь, золотая осень, выходной, последние теплые деньки.

– Ну вот, - сказал Миша, - в конце концов, у нас с тобой оказалась общие воспоминания, как у обычных отца и сына.