Вот тогда-то я и сделала аборт. В тот момент казалось, что это самый разумный шаг: жить негде, муж пьет и неизвестно, какой будет ребенок, и денег нет.

Юра так и не защитился, плюнул на всё и устроился дворником. Выделили ему каморку с обещанием через пять лет дать квартиру.

Я не ушла, продолжала жить с ним, на что-то надеялась, уговорила его лечь в наркологию, полечиться, зашиться, в общем, всё надеялась вернуть его к нормальной жизни. Он пьяный тихий был, не буянил, и всегда перед сном просил его поцеловать, как маленького.

Сидел на постели, жалкий такой, пьяный, глаза воспалены и канючил:

– Поцелуй меня, я не могу спать, пока ты на меня сердишься.

Каморка была полуподвальным помещением, темная. Душа не было, был только туалет, газовая плита стояла в углу, матрас лежал на ящиках из-под овощей, и такой же стол в углу, два ящика друг на дружке и фанерка. Там стояла лампа и там я писала диссертацию. Ещё помню старый кухонный стол, на котором мы завтраками и ужинали, и шкафчик висел с посудой, а вещи были в чемоданах или на крючках развешены. Ребенка принести было просто некуда, и я ему ничего не сказала про беременность и про аборт.

К чему? Чувство вины его бы совсем прибило...

Голос Маши прервался, глаза подозрительно блестели в темноте вечера.

Дима вынул у нее изо рта сигарету, затушил о снег на перилах балкона.

– Не вспоминай, - сказал он, - раз тебе от этого плохо.

Но Маша продолжала говорить, как во сне:

– Понимаешь, мы совершаем в жизни поступки, а потом долго не можем понять необратимость совершенного. Кажется, вот вернусь сейчас обратно, на тот же перекресток жизни, в тот момент, когда я неверно поступила, и решу всё по-другому, и вся жизнь будет другой, а переиначить ничего нельзя, и твое решение определяет твою судьбу...

– Это у всех так, не только у тебя...

Дима вздохнул.

– Я эклеры купил в буфете, пойдем чай попьем.

– Да, - сказала Маша, - давай не будем отказываться от маленьких радостей жизни, раз прозевали большие. И Светку дожидаться не будем, оставим ей один и все...

В тот день, уже когда лежали в постели, Маша всё не могла отвлечься от воспоминаний, и описывала свою жизнь с Юрой до того момента, когда он, проработав четыре года дворником, всё бросил, в том числе и её и укатил к родителям в Пензу.

– Когда мы с тобой тогда встретились на Савеловском, я как раз была в стадии развода, и так обрадовалась тебе... а ты не позвонил.

– Я был не готов...

– Ну, а в результате, я ещё раз успела замуж выйти, пока ты раскачался и подготовился.

Маша выключила свет, ей на завтра рано было вставать, а Дима долго лежал без сна, слышал, как пришла загулявшая с подругами Светлана, но не окликнул её.

46

Виолетта волосы не подкрашивала, небольшая проседь гармонировала с её темно-синими глазами. Она не располнела, не слишком постарела, движения стали мягче, чуть медленнее, не такие судорожно-порывистые, как в молодости, и это ей шло. Шел ей и темно-бордовый костюм, из непонятной для Димы ткани, который был на ней.

Муж был старше, с залысинами, улыбчивый, раз и навсегда надевший маску своего парня в любой компании, и так с ней свыкшийся, что она стала его привычным я.

Диме он крепко пожал руку, и даже потрепал по плечу, отчего Дима, плохо переносящий физического соприкосновения с незнакомым человеком, внутренне съежился, ощерился и приготовился выставить вперед иголки защиты, но вскоре убедился, что напрасно старался, Боря ничего и не заметил, а если и заметил, то виду не подал.

Жену он звал Веточка, что звучало одновременно и нежно и чуть иронично, успокаивающе гладил по руке, когда она чересчур близко к сердцу приняла промахи невестки в области взращивания младенцев, ловко переключил внимание Миши, когда тот готов был вступиться за жену, в общем, служил громоотводом, и явно было видно, что ему это нравится.

За столом Дима оказался рядом с Борей, Виолетта напротив, рядом с ней Миша, изредка посматривающий на отца, которого он еле уговорил прийти на день рождения внука. Когда Дима узнал, что будут Виолетта с мужем, то идти отказывался, но Миша убедил его, что за 20 лет всё быльем поросло, исамое время показать это, тем более, что, как ни крути, у них общий внук.

Светка неожиданно поддержала Мишу, сказала:

– Папа-Дима, если не пойдешь, то покажешь, что для тебя она всё ещё что-то значит, а она уже ничего для тебя значить не должна.

Маша промолчала.

И Дима пошел, и сейчас томился за столом, и его сменщик (а как назовешь второго мужа своей жены?) тихо говорил ему:

– Я рад, что у вас с Веточкой ничего не получилось, иначе мне бы не досталась такая замечательная жена, я ведь со своей первой намучился, никакой хозяйственности, одни развлечения в голове, а у Веты всё в руках спорится, я очень люблю её готовку.

Дима, молчал, понимая, что молчать не совсем прилично, но и сказать ему было нечего. Не мог же он сказать, что развелся с женой исключительно для того, чтобы её нашел Боря; всё же, когда Борис закончил перечислять, какие именно блюда из Виолетиной кухни он любит, Дима сказал, выдавил из себя: