большей сохранности. Но на ней был замок, к которому я тут же принялась подбирать

ключи. Как только отыскала правильный, тут же попыталась открыть ворота. Но нет. Не

подходит. Они очень громко скрипели, но не открывались, и я зарычала. Чертов глубокий

снег, о который хотелось бить руками снова и снова. Я отшвырнула охапку снега. Какой в

нём толк?

– Возвращайтесь, - кричала я волкам.

– Возвращайся, - шептала я тому чувству, которое ещё некоторое время назад так сильно

полыхало во мне.

– Возвращайся… Возвращайся…

Откинувшись к прутьям, я задрожала. Мои ноги были прямо передо мной, они были

розовыми и горели, от лодыжек до колена, я не чувствовала ни пальцев рук, ни пальцев

ног. Я не знаю, от чего судорожно дрожал мой подбородок: от холода или от того, что

произошло. Снежинки в волосах ссыпались на косу.

Что, Фейя, скажи, со мной произошло? Я медленно повернулась, осматривая поляну, где

были крестьяне, а затем и волки. Больше ничего не напоминало об этом безумии. Об их

безумии. О моём.

– Бэзил! – в моей голове снова возник его образ, когда я сжала руки. Неужели я и правда

заперла его там, вместе с Прорицательницами?

Надя была права. Со мной явно что-то не так. Возможно, моим родителям тогда стоило

отдать меня охотникам за головами, а не Ромска. Моя жизнь не стоит этого. Во всяком

случае, мне стоило более внимательно слушать сестёр и старательнее работать на их

уроках. Это было неестественным для Прорицательниц и Пророков, чувствовать то, что

ощущают животные.

– Именно это происходит, когда ты не можешь подчинить свою силу, - как-то раз

сказала сестра Мирна. – Сила становится дикой.

Я была больше, чем просто дикой – я была настоящей бочкой с порохом. Что, если бы я

пришла к воротам раньше? Что, если бы я впустила крестьян? Или волков?

Мои всхлипы уносил ветер. Моя голова скоро взорвётся. Каменные башни, похожие друг

на друга как близнецы, обрамляли ворота с обеих сторон. Но около левой башни будто

что-то изменилось. Что-то черное было на ней.

– Эй? – сказала я.

Чьё-то бледное лицо откликнулось на моё приветствие. Подойдя ближе, я прижалась к

прутьям. Свернувшись в клубок, там отдыхал человек, чьё лицо было тонким и даже

необычно продолговатым. Под его глазами были большие мешки, скулы были явно

выраженными. Он закутался в пальто и сильнее натянул меховую подранную шапку.

Посмотрев на него, я снова почувствовала что-то слишком горячее, где-то около

замерзших рёбер. Этот человек казался мне пустым, в нём не было надежды, но всё же

оставалась частичка того напора, который был у толпы крестьян. И моё сердце болело от

одного взгляда на него. Во всяком случае, сегодня я помогу хотя бы одному человеку.

Один голодный крестьянин не причинит много вреда.

– Простите, - мои губы расплылись в неком подобии улыбки. – Если вы поможете мне

дойти до здания и убрать снег, я бы с радостью предоставила вам немного еды и место у

нашего очага.

Уже в помещении, я сняла с него пальто и усадила на кухонный стул, а его ноги положила

на второй.

– Сиди пока так, - он меня понял. Человек снял с себя шапку, и я увидела его ногти и

пальцы – костлявые фаланги с оборванными, грязными ногтями на них.

Мне было стыдно смотреть на его истощенные руки, поэтому я перевела взгляд на голову.

А на ней волосы торчали в разные стороны, будто он был слишком разгневан. Обычно,

так выглядят безумцы. Наверное, поэтому он не сказал мне ещё ни слова за весь наш путь.

Даже когда приглушенные звуки пронеслись над нами эхом. Он просто схватил

канделябр, и, если бы я всё-таки зажгла свечи, горячий воск оставил бы шрамы на его

коже.

– Не переживай о них, - я кивнула, указывая на потолок. Над ними всё ещё

Прорицательницы и они всё ещё заперты. Я чувствовала их гнев, и он мог буквально

задушить меня, но я сдерживала эти порывы, стиснув зубы и заставляя это неприятное

чувство оставаться внутри. Я опозорилась перед ними, и это делало ситуацию ещё хуже. Я