– Да! Да! Да!
– решительно говорит по телефону.
– Уничтожить, это приказ Главнокомандующего!

Загнанное дыхание людей. Они бегут цепочкой по развалинам. За их спинами каменный обвал погони.

– За мной!
– кричит Виктория.
– В парк!

Перебежав улицу, беглецы ломятся сквозь кусты. Растительность городского парка укрывает их от преследования.

– Сюда, здесь грот!
– Виктория исчезает в невидимом со стороны лазе.

Все следуют за ней, скользя вниз на ногах (и не только на них), и попадают в тайное убежище здешней молодежи: ящики, пустые бутылки, неприличные надписи на стенах. Возбужденная последними событиями юннатка объясняет:

– Мы тут курили, когда бегали с уроков. Нас тут никто...
– И осекается от укоризненного взгляда Загоруйко.
– Что такое, Виктор Викторович?

– Курить вредно, - назидательно говорит тот.
– Впрочем, это не имеет никакого значения в предлагаемых условиях.

Все молча рассаживаются по ящикам - всем все понятно и без слов. Ванечка поднимает пустую бутылку, крутит ее, нюхает.

– Виски, - сообщает.
– Эх, маленько бы допинга, и я бы всем этим чушкам скрутил бошки...

– Лучше береги свой котелок, - предупреждает Любаша.
– Он у тебя слабый, вроде как из алюминия.

Все дружно посмеиваются. Ник проверяет видеокамеру и сообщает, что пленки осталось еще на час.

– Батюшки, снова в пекло?
– крестится Люба.
– Ни в жизнь! Я уж тута до конца света.

– А может, договоримся с болванами-то?
– Ванюша щелкает пальцами по своему щетинистому подбородку.
– Мы им ихнего духа, а они нам нашего...

– Простота - хуже воровства. Так, кажется?
– усмехается Николь.

– Ну ты, штучка заграничная!
– загорается от обиды выпивоха.
– Ты в моем городе, ты гостья, а я...

– Иван!
– строго обрывает его Загоруйко.
– Вы говорите глупости. И делаете их. Помолчите!
– И продолжает: - У меня есть мнение: за биостимулятором я иду один...

– Виктор Викторович, ни за что!
– протестует Виктория.

– Я иду один, - повторяет ученый.
– И скоро вернусь. Быть может.

– Мы идем вместе, - поднимается журналист.

– Ник!

– Профессия у меня такая, Виктор!
– Обнимает друга за плечи.
– Ты гонец за счастьем для всех, а я гонец за сенсацией. И это нас объединяет.

Николь прекрасными васильковыми глазами смотрит на мужественного соотечественника. Виктория всхлипывает, как вдова. Любаша ее утешает. Ванечка выказывает удивление:

– А я что? Один остаюсь?

– Тебе, Иван, выпадает большая честь, м-да, - проникновенно говорит Виктор Викторович.
– Ты отвечаешь за женщин. Понял? Надо свои ошибки исправлять.

– Неординарная личность ты, Ваня, - не шутит журналист, - коль такую заварушку заварил.

Запивоха с яростью заскреб немытый затылок, соображая, оскорбили его или похвалили. Потом, решив, что похвалили, отчеканил:

– Буду стараться! Чего уж там, лыком мы шиты, что ли?

Скоро над кустами взмыло облачко пыли. Двое выпали на аллею и воровато поспешили прочь. И не заметили постамента у клумбы, на котором вместо девушки с веслом (она была свергнута на землю и лежала ничком) стоял малоприметный заморыш Вождя - метр с кепкой.

Трудно сказать, когда я был впервые отравлен ядовитыми испарениями страха, которые начали свою творческую работу, изо дня в день умерщвляя мою веру, надежду и кровь. (11 000 лейкоцитов в капле крови - вот начало моей смерти, моего скалькулированного природой распада.)

Впрочем, дело не во мне. Вся страна пропитана страхом. Граждане рабской страны родились с перепуганной душой и умрут с налогообложенной насильнической душонкой. Самонастраивающийся механизм государственной власти в первую очередь заинтересован в дешевой чернорабочей силе. Лучший, проверенный веками способ заставить раба трудиться - это страх. Страх за себя, за детей, страх перед новым днем, страх от мысли, с какой ноги встанет очередной богоподобный вождь.

И если ты не как все, если не желаешь выполнять трудовую, общественно-социальную повинность, если ставишь под сомнение мифы и святыни, ты есть зловредный враг своему отечеству.

Я - враг, потому что не испытываю страха перед теми, кто диктует нам условия проживания. Каюсь, у меня было желание еще пожить. Я даже нашел надежного и верного донора, чтобы тот, когда пробьет мой очередной смертный час, не пожалел бы своего ценного народно-хозяйственного костного мозга. Отец посетил заречный дурдом, и по этой уважительной причине было нежелательно его тревожить по пустяку. И мне пришлось искать новую жертву. И нашел - Бо, своего младшего брата. Он был абсолютно здоров и, казалось, был абсолютно свободным. Он был идиотом, а в нашей казарме только они свободны и счастливы. Но я ошибся: во всеобщей атмосфере дегенерации и маразма его мозг, его кости, его кровь тоже заразились бациллами ненависти и вырождения. У него будет, больше чем уверен, фантастическая, стремительная карьера политического деятеля. В этом многосложном деле главное - не заразиться триппером, как это однажды, утверждают, случилось в нашем революционно-освободительном движении. И поэтому, пока я живу, сделаю все для родного человечка; сделаю все, чтобы страна узнала своего нового героя.