Чужая столица жила по собственным, ей только понятным законам. Тревожная тень слухов пала на ее подновленное обличье: люди сбивались в экстремистские группы, по радио звучала симфоническая музыка, по телевидению показывали балет "Лебединое озеро" - первые признаки чрезвычайности.

Шеф-руководитель у окна смотрел на город, когда появился человек с военной выправкой.

– Что?

– Получен перехват: армии дан приказ уничтожить НПФ-2001...

– Что такое НПФ?
– с тихой яростью поинтересовался шеф.

– Неизвестные Перемещающиеся Фигуры...

– А 2001?

– Их количество.

Шеф-руководитель медленно развернулся и, приближаясь к сотруднику, заорал:

– Что вы из меня идиота делаете?! НПФ, WFGT, ЕКLМN, BMV! Вон! Чтобы духу...

– Я действую строго по инструкции XCDFGH № 2345678944/008808.

– Застрелю!
– зарычал шеф, пытаясь вырвать из кармана пиджака личное оружие.

На балкончике панельного дома по улице Карла Маркса, 17, строение шесть, стоял встревоженный человек - это был Ник, он прислушивался к далеким глухим звукам.

– Кажется, стреляют, - сказал он.
– Ты скоро, Виктор?

– Сейчас-сейчас, - копался на кухоньке ученый: звенело стекло. Процесс уже пошел.

– Что?

– Минутку.

– Ох, погубим Землю, как вы говорите, матушку.

Наконец появился Загоруйко, держащий в руках старенькую хозяйственную сумку.

– А где же этот... биостимулятор?
– удивился Ник.

Гений молча приоткрыл сумку, его друг наклонил голову, глянул в прореху: там мутнела субстанцией трехлитровая банка.

– Да, и эта банка, похожая на банку с огурцами, боюсь, погубит весь мир, - глубокомысленно пошутил журналист.

Золотились вечные купола Кремля. В лазурном небе галдело воронье. Утомленный сокол сидел на руке пожилого сокольничего. Кремлевский двор заполнялся правительственными машинами и скоро стал походить на элитную автостоянку.

Страна героического прошлого - героического настоящего - героического будущего.

1147 - однако я живу; живу, несмотря на то что в моей капле крови уже 1147 лейкоцитов. Это достаточно, чтобы подохнуть, но я упрямо продолжаю жить. Зачем?

Меня посещает Аида - посещает по моей просьбе. Она изменилась, у нее изящные повадки светской львицы, она рада меня видеть, она сообщает, что ее супруг совершает альпинистский подъем на-гора власти, у них госмашина, дача в Горках, получили новую квартиру с видом на Кремль и двумя туалетами, есть даже биде.

– Биде?
– переспрашиваю.
– Это уже коммунизм, Аидочка.

– Коммунизм, - соглашается.

– А как же наш эмиратский миллионер?
– вспоминаю я.
– Подарил триппер, подлец?

– А-а-а!
– отмахивается бессердечная.
– Это я чтобы от мужа отвязаться...

– Наврала? Нехорошо.

– На свою же голову, - расстраивается.
– Сволочь он такая!

– А что такое?

– Заставляет минеты делать, особенно когда труды классиков марксизма-ленинизма изучает, - сокрушается несчастная дама.
– Один раз повафлила, другой раз... ему понравилось, идеалисту.

– Приятное с полезным, - развожу руками.
– Конечно, если ты не хочешь жить при коммунизме...

– Я хочу любви.
– Присаживается на тахту, скатывает с ног ажурные колготки.
– Полюби меня нормально, как прежде, Алекс.

– Так я же труп!

– Меня никогда еще не трахали трупы. Попробуем, а?

И мы вспомнили добрые старые времена, когда были молоды и беспечны. Помнится, я ее тайком снял на пленку и пожелал подарить фото. Фотография ей не понравилась, и она, истеричка, исхитрилась порезать себе вены на руках. Потом мы, два любящих сердца, помирились, и я как бы случайно познакомил их, Аиду и Борю. Они тотчас же полюбили друг друга. Муж жену - за крепкие кривые ноги, а жена мужа - за неординарный, должно, ум.

– Ты самая егозливая блядь на свете, - сказал я на прощание светской даме.

– Я это делаю от всей души с тем, кто мне нравится, - призналась.

– Помоги супругу, он нравится стране.
– И кивнул на работающий телевизор: - Его рейтинг растет как на дрожжах.

– Лучше бы у него член рос, - вздохнула привередливая.
– А тебе не надо помочь?

– Зачем?

– Ты же умираешь?

– Я в отличной форме. Надеюсь, ты убедилась?

– Да, - отвечала.
– Мы в отличной форме.
– Чмокнула в щечку.
– Ну, я побежала, сам понимаешь...