Я чертыхнулся и отправился домой. Меня ждали герои - герои бациллового времени, где каждый верит в то, во что он хочет верить.

Тяжелый грузовой вертолет плыл над землей, в нем находились Загоруйко и компания, глядящая во все глаза в иллюминаторы. По степи ходко двигались одушевленные болваны. Плотное заграждение из танков и ракетных установок встречало их, но залповый смертоносный огонь не остановил истуканов. Круша игрушечную боевую технику, идолы продолжали свой революционный и радикальный поход.

– Какое это безумие!
– страдал Виктор Викторович.
– Я же просил, я же умолял.
– Покаянно кинул голову на грудь.
– Нет, все правильно. Во всем виноват я и только я!
– И с этими верными словами ринулся в свободный проем вертолетного люка.

Лишь чудо и профессиональная сноровка Николь спасли совестливого гения от необдуманного поступка. Визжащие женщины навалились на страдальца, намертво прижимая к металлическому дребезжащему полу. После чего борт, взмыв еще выше к безупречным небесам, взял курс на столицу.

У окна огромного кремлевского кабинета стояло Высшее Лицо государства и смотрело в небо. У длинного стола виноватился человек со звездами маршала и алыми лампасами на брюках. Наконец Высшее Лицо, не оборачиваясь, проговорило:

– Вы свободны, господин маршал.

– Есть, господин Президент.

– Но я бы на вашем месте застрелился, - усмехнулось Высшее Лицо, продолжая глазеть в малосодержательное небо, где появились вороны.

– Есть!
– И печатным шагом военачальник вышел из кабинета.

Со стороны солнца падал сокол - воронье, скандаля, прыснуло в разные стороны. Из-за птичьего гама выстрел прозвучал, точно хлопок новогодней хлопушки. Через несколько секунд дверь в кабинет приоткрылась. Не оглядываясь, Высшее Лицо спросило:

– Что?

– Господин маршал стрелялся, - сообщил секретарь.

– И что?

– Промахнулся.

Кричали вороны, и выли милицейские сирены. Я открыл глаза - будильник утверждал пять часов утра. Казалось, что мирный гражданский дом окружается спецвойсками МВД-КГБ-МО-ОМОН. Что за кошмарное явление? Потом ударили в дверь. Мне было плохо со сна, и тем не менее поспешил к жалкому последнему оплоту. Неужели меня хотят арестовать за вольнодумство и желание сделать народ счастливым?

Трое в гражданской одежде оттеснили мое тело в комнату, проверили остальные жилые и нежилые помещения. Я ничего не понимал.

– Утро доброе, утро доброе!
– входил поджарый, энергичный, светящийся от избытка жизненных сил Борис.
– Извини, что так рано, но вот нашел... окошко... Ты просил, чтобы я заехал, и вот я перед тобой, - пошутил, - как лист перед травой.

Младшего брата трудно было узнать. Он раздался в плечах, обматерел и даже как-то подрос. Чувствовалось, что имиджмейкеры работали в поте лица своего.

– Как чувствуешь себя, Александр?
– посочувствовал.
– Видок, как у трупа.

– Правильно, - согласился я.
– Как может чувствовать себя труп?

– Да-да...
– Рассеянно прошелся по комнате. Я обратил внимание на его туфли. Они были на модной дамской подошве.
– Аида говорила, что ты почти труп. Это плохо.

– А что хорошо?

– Газеты читаешь?
– повернул прекрасный государственный лбище на журнальный столик.

– Читаю.

– Почему тогда спрашиваешь?

– Сам знаешь, газеты у нас частенько врут.

– Не врут!
– рассмеялся; приятная демократическая улыбка.
– На сей раз не врут щелкоперы. Хотя давить их надо, как гнид. Ну ничего, я силенок наберу... я всем кузькину мать покажу!..

– Не торопись, - предупредил.
– Не говори гоп, пока...

И тут затренькал телефон. Я лежал на тахте, и трубку поднял Бо:

– Аллэ! Вас слушают! Фу-фу, переберите номер, вас не слышно.

Никто не перебрал номер, и я понял, кто хотел узнать то, что хотел узнать.

– Ну?
– спросил брат.
– Что у тебя, а то меня ждут важные государственные дела.

– Ничего, - сказал я.
– Хочу попрощаться.

– Почему?

– Умираю.

– Жаль. Интересные события грядут...

– Но это все уже без меня, - отмахнулся.

– Жаль-жаль. Прощай.

– Можно последний дать тебе совет, как брат брату?

– Ну?
– глянул предательскими глазами раба.

– Никогда не торопись поднимать телефонную трубку в чужой квартире.