— Что за допрос? — посерьезнел дядя Люсик.

А меня перло. В старину говорили: закусил удила. Не окажись в этом мире, так бы и думал, что это мера водки.

— Можно где-то услышать фамилии двух военачальников, — допустил я, закипая, аж пар из ушей пошел. — Но чтобы связать именно эти, нужно детально разбираться в вопросе. Что вы скрываете? Почему оглядываетесь, начиная разговор? Чего боитесь?

Судя по лицу собеседника, тут бы мне и конец, но с улицы донеслось:

— Папринция к цариссе! Немедленно!

— Еще поговорим, — тихо сказал он, выходя первым.

Я на минуту задержался. Взгляд пробежался по спартанской обстановке комнаты, руки пошарили под сложенными вещами. Ничего. В смысле — никаких зацепок. Мне папринция прищемить нечем, кроме чрезмерной осмотрительности и любви к воздушным шарам. Еще — к использованию неподходящих времени и месту словечек. Но это не только его фишка, другие тоже часто и очень внезапно удивляют безумным словоупотреблением.

А вот я нарвался. Зачем было накидываться? Собирался просто поговорить…

Царисса со свитой, в которую входил и папринций, спешно грузились на коней. Нас, школьников, позвали на обед. Мы еще собирались, когда ворота выпустили благородное семейство с сопровождающими и вновь затворились.

Зарина и Глафира сбегали с полными тарелками к подвешенным. Те отказались: не до того. Правда, Карина с жадностью выхлебала кружку воды. Негусто же в карцере с человечностью. Никакого желания узнать подробности.

Когда, насытившись, ученицы вышли, нас встретила Астафья.

— Еще по одному броску, и будем считать, что положенный час вышел, — показала она на наказанных. — Исполнять.

Пришлось взять копье со всеми. Рука совершила чудовищный замах и залимонила инструмент как можно выше и дальше. Обогнув столб по гигантской дуге, тупое копье умудрилось воткнуться — в поленницу над заложенным подземным ходом. Должно быть, в щель попало.

— Плохо, — высказалась Астафья по поводу моего броска. — Если давать волю чувствам, долго не проживешь.

Что она имела в виду? Я молча смотрел ей в глаза, но войница отвернулась, показав, что воспитательное вмешательство завершено. Мои ноги пододвинули взвинченный организм, продолжающий ловить ее взгляд, ближе. Настроение у меня сегодня такое — нарывальческое. Семь бэд, один гуд.

Если копье и нож бросала в меня она, неужели как-то не проколется? Моргнет, смутится, выйдет из себя? Хоть какая-то реакция?

Ничего. Я для нее — пустое место, которое, к тому же, периодически нужно одергивать и учить жизни. Но кто сказал, что профессионалы не относятся к жертве, как к пустому месту? Никто не говорил. И не скажет. Как успокаивал укладчик парашютов: «На мою работу еще никто жаловаться не приходил».

— Что случилось, почему царисса отбыла? — взволнованно чирикнули малявки, обращаясь к всезнающей войнице.

Проследив, чтобы все с разной степенью эффективности «отстрелялись», она снизошла до ответа:

— Через земли цариссы Дарьи без разрешения проследовали вооруженные люди.

— Это как? Не по дороге?!

Астафья кивнула.

— Что на флаге? — вскинула подбородок Аглая.

Ей до всего было дело. Готовилась к будущей ответственности. Уже, прямо скажу, неплохо подготовилась.

— Без флага.

Малик! — трепыхнулась надежда.

— Варвара, тебе мама ничего не говорила? — обернулась Аглая к подруге.

Та испуганно затрясла головой в стороны. Астафья махнула рукой на столб:

— Снимите. Пусть присоединятся к вам. Всем переодеться. Форма боевая. Получить у кладовицы щиты. Пять минут на сборы.

Она посмотрела на солнце. Интересно, как определять минуты без часов? Я-то привык, жизнь с мобильником и повсеместными часами приучила к чувству времени. Как выкручиваются здесь? Как-то сказывается близость к природе?

Несколько девочек бросились к подвешенным. Карина просто опала на подогнувшихся ногах. Ее приняли под руки Зарина и Тома, повели-понесли в комнату. Глафира в показательном одиночестве обхаживала Феодору. Я предложил помощь. Помощь была с восторгом принята, но не понадобилась: освобожденная девочка, схватившись за поврежденные копьями места, двинулась своим ходом.

Защитная амуниция и оружие надевались с каждым разом все быстрее. Последний штрих — шлем — уже водружался на место, когда в комнату ворвалась Зарина.

— Отошла!

На меня словно штанга троллейбуса упала:

— В каком смысле?!

— Говорю, отошла немного, — успокоила она про сестру. — Одевается без помощи.

Ей самой на сборы остались мгновения, и я вышел, не став мешать. В коридоре стояла готовая Тома.

— Что-нибудь новое есть? — невозможно тихо спросила она, приятно пощекотав ухо горячим выдыхом.