— Прости его, господин бомбардир, не руби головы. Его срубишь, мне тоже на Москве секир башка будет.

— А тебе-то за что?

— Его отец подьячий, отпуская меня, сказал: за Василия головой отвечаешь.

— Василию, парень, давно пора самому за себя отвечать. Постой, это не тебя ли я велел ему грамоте учить?

— Меня, господин бомбардир, — улыбнулся Курман, обрадовавшись, что Пётр узнал его, не забыл.

— Ну и научил?

— Ещё как научил. Я ему теперь все уроки переписываю.

— Какие уроки?

— А по морским наукам.

— Сегодня писал?

— Писал, господин бомбардир.

— О чём?

— Из каких полотен паруса шьются.

— Так расскажи, из каких? Ты встань, встань, чай, урок отвечаешь, а не милостыни просишь.

Курман встал, отряхнул коленки и, глядя бомбардиру в глаза, начал чеканить:

— Паруса шьются из различной парусины. Толстоту парусины определяет обширность и возвышенность паруса. Самая толстая парусина именуется канифас и употребляется для нижних парусов.

— Для каких? — вставил Пётр вопрос, даже забыв затянуться трубкой.

— Для грота, фока и бизани. Для средних парусов грот-марселя и фор-марселя идёт парусина тонее канифасу и называется карельдук и клавердук, для верхних парусов идёт ещё тонее парусина, называемая брамсельдук.

— Экий ты молодчик, — искренне похвалил Пётр. — И твой Золотарёв сие знает?

— Нет, господин бомбардир. Я это сегодня писал, а он со вчерашнего под караулом.

— Так ты ему всё и пишешь?

— Всё, господин бомбардир, надо ж науку отрабатывать.

— Какую науку?

— Но вы ж сами велели ему меня грамоте учить. Он и выучил. А сюда приехали, сказал: отрабатывай. Я и стараюсь.

Пётр крякнул, спустился с крыльца, сел на верхнюю ступеньку, сказал ласково:

— Сядь-ка, дружок, вот около.

Курман думал, что ослышался, но бомбардир повторил:

— Садись, садись, не съем.

Курман подошёл осторожно, опустился рядом, стараясь не коснуться бомбардира, но тот неожиданно обхватил его за плечи, похлопал дружески.

— Эх, милый Курман, кабы твой бездельник твою голову и сердце имел, — молвил с теплотой, мало ему свойственной. — Как твоя фамилия?

— Курман.

— Это имя, а фамилия как?

— Не знаю, господин бомбардир, сколь помню себя, всегда только Курманом был.

— Тогда решим так, — сказал Пётр. — Будет у тебя фамилия Курманов. Понял?

— Понял, господин бомбардир.

— Имя Курман, фамилия Курманов. А как отца звали? Чтоб уж и отчество было?

— Не помню, господин бомбардир, — молвил виновато татарчонок. — Я не знал его.

— А ладно, — махнул трубкой бомбардир. — Бери моё. От сего дня спросят, отвечай Курман Петрович Курманов. И отныне ты не слуга балбесу Золотарёву Ваське, а полноправный ученик по морскому делу. Передай так и Плещееву, мол, бомбардир велел. Ступай, сынок.

Курман вскочил и уж сделал несколько шагов, Пётр окликнул:

— И ещё. Курманов, ежели кончишь курс на отлично, вернёшься в Россию лейтенантом флота. Это я тебе обещаю.

— Спасибо, господин бомбардир.

— И тебе тоже, друг. Порадовал ты меня. Хоть ты порадовал.

Наконец 9 сентября был заложен фрегат длиной по килю в сто футов. Стапель [45] для него установили вдоль берега, что привычнее для русских, спускавших ранее в Воронеже свои корабли. Все детали киля, вытесанные из дуба, были хорошо сплочены, пригнаны, и мастер Поль был доволен. Ещё бы, отводили на подготовку месяц, а волонтёры управились за три недели. В этот же день удалось установить и два носовых шпангоута, заранее заготовленных. Однако при установке шпангоута Аргилович оступился и вывихнул ступню, и поэтому до дома волонтёрам пришлось тащить его на себе. Пётр сам исследовал больную ногу имеретинского царевича, велел лежать и тут же отправился к Витзену.

— Есть ли у вас добрый лекарь-костоправ?

— А что случилось, Пётр Алексеевич?

— Да один мой товарищ ногу подвернул.

— Есть у нас знаменитый врач, профессор анатомии Рюйш.

Пётр сам доставил пострадавшего к профессору, и когда тот, осмотрев ногу, взяв по-особому ступню и дёрнув так, что Аргилович вскрикнул, поставил сустав на место, Пётр тут же спросил:

— Господин профессор, объясните, как вы это сделали?

— Всё очень просто, молодой человек, кость выскочила со своего места, я её вернул туда, где ей положено быть.