— И что же ты изображаешь?

— А вот смотрите.

Лефорт с Головиным обошли стол, встали с двух сторон за спиной Петра, склонились ниже плеч его, всматриваясь в гравюру.

— Она ещё не окончена, но уже кое-что видно, — пояснил Пётр. — Вот видите, это христианин вздымает к небу крест, а ногами попирает мусульманскую луну.

— Это тебе Шхонебек нарисовал? — спросил Лефорт.

— Ты что, Франц, — обиделся Пётр. — Шхонебек, что ли, с неверными воюет?

— Неужто ты?

— Конечно я. Шхонебек только дал мне доску и эту водку для травления. Вот закончу, тисну на бумагу, тогда увидите по-настоящему.

— Да, — вздохнул Головин, выпрямляясь, — нарисовал ты славно, Пётр Алексеевич, если б ещё и в жизни так случилось.

— Ничего, Фёдор Алексеевич, даст Бог, и в жизни восторжествуем над неверными. Вон из Москвы пишут, шведы подарили нам триста пушек для кораблей. Осталось за малым. Кстати, как у вас идёт набор специалистов? Мне нужны настоящие моряки, офицеры.

— Да уж человек около ста подрядили, герр Питер, скоро надо отправлять.

— Архангелогородцев разделите. Всех на Архангельск не отпускайте. Большую часть отправляйте с иностранцами на Нарву, а там и на Воронеж. Ружей закупили?

— Закупили, Пётр Алексеевич, тыщи две.

— Маловато. Ну и их отправляйте на Нарву, а заодно мой подарок князю Ромодановскому. Вон в углу стоит.

— Топор?

— Угу. На страх врагам нашим. Вот худо, никак не могу из Витзена выбить горных специалистов, всё меня завтраками кормит, прямо по-московски. А Виниус в каждом письме долбит: давай горных дел мастеров. Коли б мог, сам бы родил ему их.

— Мы что пришли-то, Пётр Алексеевич, — приступил наконец к делу Головин. — Пора въезжать нам в Гаагу. Мы уж и ливреи новые пошили всем, экипажи добрые приготовили. Голландцы уж намекают, когда, мол, енеральным штатам представляться будете [46] ? Оно и верно, мы им в копеечку обходимся, а дела нет.

— Как нет? А фрегат?

— Ну это, конечно, тоже не безделица. Но мы ж Великое посольство, пора к переговорам приступать, а правительство-то их в Гааге.

— Это ты прав, Фёдор Алексеевич, — сказал Пётр, откладывая в сторону гравюру и снимая с себя фартук.

— Они не сегодня-завтра подпишут договор о мире с Францией [47] , — продолжал Головин. — А это не для всех радость, Пётр Алексеевич.

— Для кого ж это «не для всех»?

— Для нас, например. Если Голландия подпишет мир с Людовиком, то наверняка мы не сможем склонить её к союзу против Турции.

— Это ты прав, Фёдор Алексеевич, Франция-то с султаном не разлей вода. У голландцев сразу козырь: не можем идти против друзей наших друзей.

— Но это не всё, Пётр Алексеевич. Из нашего союза против неверных может вскорости выпасть и Австрия.

— Это каким же образом? Евгений Савойский вон чихвостит турок в хвост и в гриву [48] .

— Что чихвостит, это хорошо, но ведь турки при таком раскладе могут у Вены пардону запросить.

— Ты думаешь, мира?

— Вот именно. Тогда мы вообще останемся одни против неверных.

— Но мне император Леопольд [49] в каждом письме клянётся в верности.

— В дипломатии, Пётр Алексеевич, с этими письмами лучше до ветру сходить и задницу вытереть. Хоть в этом польза будет. Императору-то Леопольду надо к войне с Францией готовиться. А она не за горами.

— Какая ещё война? — удивился Пётр. — Мир же в Рисвике подписывают.

— Для того и подписывают, чтоб к другой войне приготовиться успеть.

— Ты давай, Фёдор Алексеевич, объясни толком, расставь все фигуры, как в шахматах. Чтоб ясней было.

— Пожалуйста, Пётр Алексеевич, — с готовностью отозвался Головин, машинально схватив со стола пузырёк с царской водкой.

— Э-э, осторожней! С этой «фигуры» плеснёшь ненароком — без штанов останешься. А руку так до кости прожжёшь.

Головин поставил пузырёк на стол, отёр пальцы о полу кафтана.

— Значит, так, — изморщился он, собираясь с мыслями. — Испанский король Карл Второй [50] хоша не столь стар, но здоровьем вельми слаб, подвержен падучей и не сегодня-завтра помре, прости меня, Господи. Хоть и дважды женат был, детей не нажил. По его смерти пресечётся династия Габсбургов и вмиг явятся два наследника. Это сын французского короля, поскольку Людовик женат на старшей сестре Карла Второго Марии Терезии, и, выходит, их сын законный наследник испанских владений. Второй претендент, и тоже законный, — это сын австрийского императора, поскольку матерью его является другая сестра Карла — Маргарита Терезия.